Юрий Башмет: иногда жалею, что не стал скрипачом
ЧАСТЬ 1
Об "Альтисте Данилове", волшебном браслете, львовском детстве и книге папы
— Знаете ли вы, Юрий Абрамович, что с некоторых пор являетесь еще и композитором?
— Наверное, это шутка. Странная и глупая.
— Вовсе нет. Журналистка федерального телеканала сообщила в новостях, что звонила композитору Башмету и даже получила у него, то бишь у вас, комментарий.
— Ну что тут скажешь? Могу лишь процитировать Михаила Жванецкого: "Тщательней надо, ребята…" Есть, конечно, и другой вариант: утешиться тем, что не только Башмет — композитор, но и Рихтер — скрипач. Как-то Святослава Теофиловича не выпускали из СССР на гастроли, не ставя выездную визу, которая тогда была обязательным условием для поездки. Потом вопрос благополучно разрешился, и министр культуры Фурцева якобы лично заявила великому пианисту: "Ну ладно, берите свою скрипочку и поезжайте".
Со мной тоже был анекдотический случай. Как-то поздно вечером возвращался после концерта к себе домой на Николину Гору, и меня остановил постовой ГАИ. Видимо, была какая-то облава, тормозили всех подряд. Офицер попросил открыть багажник. Я подчинился.
Гаишник увидел футляр с инструментом и спросил: "Что это?" Решив не усложнять ситуацию рассказом об альте, я ответил коротко: "Скрипка". Постовой надолго замолчал, потом произнес: "Ясно, вы пианист". Я же подумал, что немножко играю и на рояле, поэтому согласился. После чего был отпущен на все четыре стороны. Словом, мне не привыкать: композитор, пианист, лишь бы, как говорится, в печь не сажали.
— Для многих из тех, кто сегодня находится в возрасте 50+, Башмет — это еще и человек, с которого Владимир Орлов писал "Альтиста Данилова".
— Роман, конечно, не обо мне. Однако все считали обратное, и в начале 80-х годов, когда появился "Данилов", это страшно мешало.
На мой взгляд, книга похожа на перепевы "Мастера и Маргариты". Мне всегда нравилось произведение Булгакова, оно совершенно изумительное. А в "Альтисте" интересны в первую очередь профессиональные отступления. Всегда хотел узнать, откуда у Орлова такие глубокие познания. Мы не были знакомы, и я пригласил его в передачу "Вокзал мечты", которую много лет вел на телеканале "Культура". Тот выпуск и посвящался развеиванию мифа, который действительно стал создавать мне проблемы.
— Почему?
— Я хотел быть Башметом, а не Даниловым! Слишком долго и трудно пробивался со своим альтом, завоевывал территорию. Ведь с бюрократической точки зрения инструмент не считался сольным. Конечно, и прежде были выдающиеся исполнители. Например, мой гениальный учитель Федор Дружинин. Не проходит дня, чтобы не вспомнил его. Он первым в Советском Союзе исполнил концерт Бартока. И последний опус Дмитрия Шостаковича, соната для альта и рояля, посвящен Федору Серафимовичу.
Но такие альтисты-солисты были скорее исключением из правил. Поэтому я считал важным оставаться самим собой, не раствориться в выдуманном литературном образе. Хотя роман прочел с интересом. Особо тронул момент, когда герой решает, использовать ли ему сверхъестественную космическую силу. Если повернуть браслет, Данилов сыграет гениально, и все упадут в обморок. Можно этого не делать и, оставаясь человеком, все же попытаться достигнуть такой же высоты. Мечта!
— А вы покрутили бы браслетик?
— У меня его нет, но, знаете, несколько раз отыграл концерты так, словно он оказался на моей руке. Повторяю, такое случалось, может, трижды за многие сотни и даже тысячи моих выступлений.
— Это где было?
— Впервые во французском городе Туре. Играл произведения Хиндемита, Бриттена и Шостаковича. Сложная программа! С современными композиторами так часто бывает. В какой-то момент возникло чувство, будто сам себя вижу и слышу откуда-то из зрительного зала. Удивительное состояние! В мозгу пульсировало: никуда не сворачивать, не сбиться, идти за музыкой. Словно кто-то сверху меня вел. Той же тропинкой я прошел примерно через месяц. Практически все повторилось, на 99,9%. Потом еще раз попробовал, но градус стал понижаться, и я понял: дорожка не для постоянных прогулок.
— Исполняли те же произведения?
— На втором концерте — да… Считаю, во время выступления должно проскользнуть хотя бы секундное озарение, то, чего не было на репетиции. Если импровизация случается на сцене, публика становится ее соучастницей. Это происходило со мной в "Чаконе" Баха, "Арпеджионе" Шуберта. А соната Шостаковича словно сама подавала себя на ладони…
Короткие вспышки бывают регулярно, но так, чтобы весь концерт от первой ноты до последней... Такое чудо запоминаешь навсегда. Ради него, строго говоря, и стоит жить. В подобные мгновения исчезают земные рубежи, они словно перестают существовать. Больше скажу: стирается грань между жизнью и смертью… К этому счастью нужно устремляться, но оно не может длиться вечно.
— Значит, запомнить и повторить такое состояние на бис нельзя?
— Говорю же, попытался, но каждый раз градус падал… Творчество не должно превращаться в ремесло.
— Вы ведь стали альтистом, в общем-то, по недоразумению?
— Чтобы не рос бандитом и хулиганом, мама решила записать меня в музыкальную школу, но там не оказалось места в классе скрипки. Предложили идти на альт. Понятия не имел, как звучит инструмент. Я увлекался гитарой, играл в бит-группе, и тут мой старший товарищ сказал: "Представляешь, тебе придется учить, к примеру, каприс Паганини для скрипки. Будешь тратить на это по пять-шесть часов ежедневно. А так час позанимался, остальное время — для гитары. Не писал Паганини для альта!" Справедливости ради замечу: у великого итальянца есть соната для альта, но тогда мы, конечно, этого не знали.
В итоге я прислушался к совету друга и сделал выбор. В тот момент меня гораздо больше интересовало творчество Beatles, даже была гитара, как у Джорджа Харрисона.
С другой стороны, не знаю, каким бы стал скрипачом… Хотя лет восемь назад мы выпустили пластинку японской, корейской и китайской музыки, где играю на скрипке "Ностальгию" Тору Такэмицу, хорошего композитора и моего друга, ныне, увы, покойного. Произведение писалось для скрипки, и когда я решил впервые его исполнить, то подумал: зачем перекладывать для альта, если можно сыграть на инструменте, для которого и предназначалось? Так и поступил. Такэмицу понравилось. Он, кстати, дружил с Тарковским.
Так что, возвращаясь к вашему вопросу, альт в руки я взял случайно. До музыки мама все пробовала, начиная со спорта. Мой двоюродный брат Володя ходил в секцию фехтования. И я туда записался, даже получил разряд по сабле. Хотя холодным оружием заболел из-за "Трех мушкетеров". Помню, как с пацанами метали в дерево ножи, учились. Шпаг-то у нас не было…
У меня получалось лучше всех. Я был чемпионом по броску не снизу, что проще, а сверху. Самый дешевый перочинный нож стоил рубль двадцать. Нам его не продавали, и мы просили прохожих. Дядечки обычно соглашались купить…
Еще я мастерски гонял задним ходом на велосипеде. Правда, первое время падал, потом наловчился. А другие не умели. Мне нужно было что-то противопоставить уличным дружкам, которые любого мальчика со скрипичным футляром автоматически записывали в маменькины сыночки. Это и для меня могло плохо закончиться.
— Все происходило во Львове?
— Ну да, я же там рос. А ножик нужен был с большим лезвием, но легкий. Только через много лет узнал, что ковбои в "Великолепной семерке" метали ножи с утяжелением из ртути. Как ни брось, покрутится, но уткнется нужным концом. Нам было сложнее...
— Где нож, там и хулиганство.
— Безобидное, по мелочи. Держал себя в рамках приличий. Дома ведь нельзя было сказать матерное слово, мама упала бы в обморок, если бы услышала. Она лингвист по образованию, филолог. Окончила Ленинградский университет, во Львове сначала была домохозяйкой, растила нас с братом Женей, потом устроилась в учебную часть консерватории. Ее все обожали, а она гордилась мною, и я не мог ее огорчать. Мама физически не переносила грубость, мат.
Папа был коммунистом, занимал пост замдиректора проектного института Львовской железной дороги, даже имел допуск по секретности, но стать первым руководителем не мог из-за пресловутой пятой графы в анкете, из-за своего еврейского происхождения.
— Он это сознавал?
— Разумеется. Папа дружил с непосредственным начальником по фамилии Кузнецов. Дни рождения, государственные и семейные праздники они отмечали вместе. Настоящая мужская дружба. Когда директор Кузнецов заболел, а потом скончался, коллектив института выдвинул папу на его место. Все считали, что Абрам Башмет этого достоин. Но где-то наверху рассудили иначе. К нам приехал папин знакомый, сотрудник отдела кадров железной дороги, и сказал: "Аркашенька, все понимаю, но и ты пойми. Вот документы, хочешь — посмотри… За то, что показываю их тебе, могу сесть в тюрьму, но мне важно объяснить: ни при каких обстоятельствах ты не сможешь занять эту должность. Не положено…"
Наверное, кадровики рассуждали так: Львовская железная дорога — прямая связь с Западом, и туда нельзя пускать евреев. Вот папу и не назначили. В итоге потеряли очень хорошего, фанатично преданного работника. Раньше папа уходил на службу в восемь утра и возвращался в восемь вечера, а после того случая шел к десяти и в пять часов уже был дома.
— А почему, кстати, Аркашенька?
— По документам папа был Абрамом, но все, даже дедушка и моя мама, называли его Аркадием. Не знаю, как это объяснить. И меня в школьный журнал записали Юрием Аркадьевичем.Абрамовичем стал, когда паспорт получал… Строго говоря, на Западной Украине не было бытового антисемитизма. Львовяне люто ненавидели Киев и юго-восток республики — Донецк с Луганском, которые "продались" москалям. Потом шла сама Москва и русские оккупанты, а евреи занимали почетное третье место. Нам доставалось меньше.
— Давно были во Львове?
— Очень… Не могу поехать после Крыма, с 2014-го. А там все мои могилы — и папа, и мама, и дедушка, и бабушка, и брат Женя. У меня есть друг детства, он следит, ходит на кладбище, но это другое. Несколько раз порывался слетать, однако меня предупреждали, что не стоит, иначе могу получить кирпичом по голове
— Даже так?
— Я не зарегистрирован в соцсетях, "приветы" передавали через сына и дочь. Может, пустая угроза, но не хочу проверять. Знаю, некоторые друзья перезахоронили прах близких, перевезли в Россию. У нас ведь много известных львовян. Миша Фридман, Леня Ярмольник, Роман Виктюк, Григорий Явлинский. Могу долго фамилии называть…
Смешная история была, когда несколько лет назад по всему миру мне вдруг стали сочувствовать из-за потери звания почетного профессора Львовской академии музыки. В Европе, в Америке спрашивали, сильно ли переживаю. Анекдотичность ситуации в том, что лишь благодаря обращениям я вспомнил о звании.
В свое время его присвоили так тихо, что и не заметил. Торжественной церемонии не было, попросту передали диплом в Москву с оказией, я благополучно запамятовал о нем, пока из лишения во Львове не устроили шумную акцию. Да бог с ними… Хотя свистопляску вокруг признания Крыма по-прежнему считаю нелепой. Никогда его не делил, мне было достаточно, что он есть. Мы с мамой часто ездили на Черное море, она свято верила, что ребенок должен ходить по гальке. "И тогда не будет плоскостопия".
Эту фразу запомнил на всю жизнь...
Крым всегда был моим. А Украина — нет. Родился-то я в России, в Ростове-на-Дону. В пять лет переехал с семьей во Львов, в 18 поступил здесь в консерваторию и с тех пор стал москвичом.
— И львовянином себя не считаете?
— Трудно сформулировать… По музыкальному воспитанию, поведению местной интеллигенции, которое пытался перенять, конечно, во мне есть что-то львовское. Этот город — невероятное пересечение культур. Наверное, вам нужно почитать книгу моего папы, чтобы лучше понять.
— Мемуары?
— Очередной анекдот, их много в моей жизни. Писать папе посоветовал Никита Сергеевич Михалков. По телефону… Дело было так. Мы с Никитой соседи по Николиной Горе. Встретились однажды, поджарили шашлыки, только собрались сесть за стол, и тут позвонил мой папа. Он уже долго жил один, без мамы. Она умерла молодой, в 59 лет, а папа ушел за месяц до своего 85-летия. Конечно, ему было скучновато. Посещал все концерты Львовской филармонии — благодаря мне ему выдали почетный бессрочный абонемент. Ходил, слушал, а потом перезванивал и делился впечатлениями.
Вот и в тот раз папа принялся подробно рассказывать про какого-то баяниста, игравшего Баха. Говорил минут десять, а наши шашлыки остывали. С другой стороны, я понимал, что ему не с кем общаться там, во Львове, а выговориться хочется.
Я терпеливо слушал, потом сказал: "Пап, давай перезвоню завтра, у меня сейчас много гостей". Но он продолжал монолог, и в этот момент трубку взял Никита Сергеевич, которого папа очень уважал. Михалков когда-то подарил папе полную коллекцию своих фильмов с автографом, а мы купили видеоплеер, и папа без конца смотрел эти картины, знал их чуть ли не наизусть.
И вот, значит, Никита берет телефон и говорит: "Абрам Борисович, у меня какая идея родилась. У вас же на пенсии много свободного времени? Вы ведь наверняка собираете документы о выдающемся сыне — афиши, программки, газетные и журнальные публикации. А напишите-ка книжку о Юре".
И папа включился! Позвал в помощники женщину-музыковеда, та сумела грамотно оформить, обобщить его записи, объяснив, из какой культурной почвы я вырос.
Так вышло, что папину книгу напечатали почти одновременно с моим "Вокзалом мечты", над которым я долго работал со Львом Николаевым, многолетним ведущим программы "Цивилизация" на Первом канале. Мы записали материала гораздо больше, чем в итоге вместилось в книгу, я осознанно выбрасывал весь негатив в адрес коллег. Такую установку себе дал.
Папина книга чуть-чуть сходилась с некоторыми моими эпизодами, но, в принципе, она была совершенно иной. И надо же такому случиться: "Вокзал мечты" быстро раскупили, потом переиздали еще несколько раз, а папина книга оказалась не слишком востребованной в Москве. Он привез пару сотен экземпляров, и у меня не хватило ума и сообразительности выкупить их все, забрать себе, чтобы не лежали стопками.
— Отец наверняка переживал?
— Думаю, да. В итоге увез практически весь тираж обратно и стал раздаривать знакомым, по несколько штук продавать через львовские книжные магазины. И в какой-то момент я вдруг с ужасом обнаружил, что у меня не оказалось ни одного экземпляра!
Весной 2014-го мы поехали с концертом в Крым, и в Керчи ко мне подошла женщина с книгой папы. Еще она показала их совместное фото. Представляете? Но это не конец истории. Через пару лет я получил конверт из Керчи, а в нем — та самая папина книга. Женщина написала, что в ее городе 23 года не давали концертов симфонической музыки, и наш приезд стал большим подарком для нее. Вот и захотела отблагодарить… Дескать, для меня это память, а для вас, Юрий Абрамович, наверняка нечто более ценное.
Зимой уже 2019 года я дирижировал оркестром в Лугано и познакомился там с альтистом, в прошлом — львовянином, которому папа тоже в свое время подписал свою книгу. Такие вот удивительные истории случаются…
