Выпускник Казанского университета Юрий Фельдман: "Только физика – соль"

Во вторник, 2 сентября, профессор Еврейского университета в Иерусалиме, директор Израильского центра электромагнитных исследований Юрий Фельдман прочитал студентам и сотрудникам КФУ лекцию «Диэлектрическая спектроскопия и ее приложении в исследовании сложных систем».

Тема, безусловно, интересная. Но говорили мы с Юрием Давидовичем о другом – он выпускник кафедры радиоэлектроники Казанского университета 1973 года, и в юбилейный год университета ему было, о чем вспомнить и что рассказать. И слова из шуточного гимна физиков прошлых лет, до сих пор пользующиеся популярностью, о том, что «только физика – соль», получили в нашей беседе вполне серьезные обоснования.

‑ Юрий Давидович, триумф науки и техники 1960-х годов был огромен. Школьники поступали в технические вузы, чтобы стать участниками крупных открытий…

‑ Да, действительно, в то время физика была очень модной. Ее популярность была связана с созданием атомной бомбы и с большим влиянием физики на вооружение, особенно в Советском Союзе. Впрочем, и в Штатах тоже. Ведь разработки велись параллельно, поэтому и была нужда использовать те открытия, которые были сделаны в 1930-х годах. (Работы в области атомного ядра в СССР в 1930-е годы — это часть атомного проекта СССР, который позволил создать ядерную физику государства ‑ Прим. авт.).

В условиях послевоенной разрухи создать новую атомную промышленность, ядерный оружейный центр и испытательный полигон ‑ это все результат прорыва науки 1920-1930-х годов.

Но законы развития науки таковы, что подъем неизбежно сменяется новым спадом. И было бы хорошо, чтобы и сейчас наука вообще и физика, в частности, были на подъеме, потому что, чем больше талантливых людей идет в физику, тем больше шансов на прогресс.

‑ В университете только что завершилась приемная кампания. Среди поступающих на физику конкурс составил в среднем десять человек на место. А легко ли было поступить в Казанский университет в ваше время?

‑ У нас конкурс был семь человек на место, притом что набирали 250 человек. А вот легко ли, судите сами. После письменного экзамена по математике, который мы писали в две смены в бывшем спортзале, который сейчас является залом заседаний ректората, и в актовом зале, был существенный отсев – ушла чуть ли не половина поступающих.  Сдали математику устно ‑ снова отсев. Потом были устный экзамен по физике и сочинение. Я набрал 13 из 15 возможных баллов.

Позже уже во время учебы преподаватели нам неоднократно говорили, что наш курс был очень сильный. Видимо, сказалось и время нашего рождения – первая десятилетка после окончания войны ‑ и то, что мы умели, а главное хотели учиться, работать, исследовать.

- «Есть только одна наука — физика. Все остальное — коллекционирование марок», - сказал однажды Эрнест Резерфорд. Откуда у вас, физиков, такой снобизм?

‑ Когда мы были студентами, нашим гимном были слова:

Только физики ‑ соль,

Остальное все ноль,

А филолог и химик ‑ дубина.

С годами я стал понимать, что, безусловно, важны и другие науки. Я очень сожалею сейчас, что не учил в университете химию, и мне многое приходится изучать самому. Мне очень жалко, что я не изучал, как надо, биологию в школе, и мне пришлось много заниматься во взрослой жизни самообразованием, потому что я работаю в медицинской физике.

Сегодня я могу сказать так: «Я с большим уважением в последнее время стал относиться ко всем наукам. Даже к юриспруденции».

‑  Даже?! И это притом, что ваши родители ‑ юристы.

‑  Видимо, я с какой-то своей снобистской точки зрения пренебрегал этой наукой. Я считал, что физика и юриспруденция стоят очень далеко. Но теперь я понял, что ошибался.

‑ Понятно, что в университет вы были вхожи чуть ли не с младенчества. Но как он вас встретил в статусе студента?

‑ Понятно, что всё-таки парней на физическом факультете больше, чем девушек. И это создавало свою атмосферу, которую невозможно спутать ни с каким другим факультетом.

У нас был вестфак – эпицентр творческой жизни факультета. Здесь были Борис Львович (актер, режиссер, известный писатель, издавший книгу об актерах «Актерская курилка»), Валентин Жихарев (доктор физико-математических наук, профессор, заведующий кафедрой Казанского государственного технологического университета). Здесь была самая лучшая самодеятельность ‑ в 60-70-е годы на вечера физиков невозможно было прорваться! И мы во всем старались «держать марку». Нам хотелось, чтобы девушки смотрели на нас, физиков, влюбленными глазами. Вот прям как вы сейчас!

И нам хотелось делать научные открытия.  На самом деле физика ‑ тяжелая рутинная работа. Момент, когда ты испытываешь настоящий кайф, бывает очень редко. Но ради минуты, когда приходит понимание, что ты ухватил закон природы и понял, как он работает, стоит многие месяцы пахать не покладая рук. И пусть этот момент очень короткий, и для некоторых ученых бывает раз в жизни, но  все равно ты его запоминаешь на всю жизнь.

‑ А как к вашей бурлящей активной жизни относились преподаватели?

‑ Нам очень повезло с преподавателями. Их отличало исключительное знание своего предмета и даже некая фанатичная преданность ему. Они приходили на занятия, подготовленные к нему, и знали, чем нас заинтересовать. И я думаю, нас очень правильно учили. Сейчас, к сожалению, на мой взгляд, больше эклектичное образование.

Человек может все знать о квантовой механике, но совершенно не знать других областей физики. Но это больше относится к западным студентам. Я, преподавая в Израиле, сталкивался с тем, что ко мне приходили студенты 3-4 курса, которые совершенно не знают основ электричества, но зато прекрасно понимают квантовую физику. 

Нам великолепно читали  математику. Многие мои сокурсники до сих пор с уважением вспоминают Валентина Ивановича Голикова – он преподавал нам математический анализ. Я думаю, то, как я знаю и понимаю математику, это заслуга именно Голикова.

Безусловно, надо вспомнить о декане физфака Валентине Ивановиче Шуликовском, который читал нам спецкурсы по проективной дифференциальной геометрии.  Вот от этих двух математиков шло ощущение, что они ученые, которые, как эстафетную палочку, старались передать свои научные знания следующему поколению.

А какие потрясающие физики были у нас! Борис Залманович Малкин ‑ известный профессор-физик.  Открыв его лекции, можно было сразу сдавать экзамен на «отлично».  Преподавал у нас Дмитрий Николаевич Терпиловский.

Очень хорошим преподавателем у нас был Владимир Павлович Микляр.  Свои лекции по оптике он читал на высоком научном уровне, но в то же время очень доходчиво, четко ставя задачу и формулируя выводы.

На всю жизнь остались в голове и лаконичные лекции преподавателя математики Владимира Романовича Кайгородова (доктор физ.-мат. наук, профессор). По крайней мере я могу и сейчас воспроизвести то, что давал нам этот преподаватель.

Так что мы весьма конкурентоспособны на Западе, потому что у нас была и остается очень хорошая научная школа. И знания, полученные в университете 40 лет назад, еще остаются в памяти.

Но самое важное, что университет выполнил свою главную задачу – научил учиться!

В.П.Микляр

‑ А как вы попали к Юрию Александровичу Гусеву?

‑ Совершенно случайно. На третьем курсе я пришел брать тему на курсовую к Николаю Силкину. А у него как раз сидел талантливый физик-экспериментатор Михаил Александрович Теплов, перенявший от своего учителя – Альтшулера – заведование кафедрой квантовой электроники и радиоспектроскопии КГУ. И вот они на меня посмотрели и говорят: «Что ему лучше дать: блок питания или усилитель?» ‑ «А-а, пусть блок делает, а то наш сгорел». И дают мне схему. Прихожу я в аудиторию грустный – эх, опять блок питания... И тут Юра Зуев (Зуев Юрий Федорович, доктор химических наук,  профессор, заслуженный деятель науки Республики Татарстан). Ой, говорит, я сейчас у Гусева был. Он новый проект начинает ‑ кирпичики жизни, разные аминокислоты. Давай к нему пойдем на курсовую, а?  Так и привел меня к Гусеву.

С Юрия Александровича Гусева начался мой длинный путь в биофизику, а потом уже и в медицинскую физику.

‑ Юрий Александрович (это я обратилась уже к Гусеву, работающему недалеко от нас), не обидитесь, если я скажу, что ученик превзошел своего учителя?

Гусев:

‑ Это так и есть. Я полагаю, что ученик непременно должен превзойти своего учителя, в этом и есть самая высшая заслуга учителя, его продолжение.

‑ Юрий Давидович, у вас есть опыт преподавания. Как вы считаете, каждый ли студент может при желании стать известным ученым?

‑ Нет. Он может быть очень-очень талантливым человеком, но невероятным лентяем. И тогда ничего не получится. То есть мало того, что Бог дал тебе талант.

‑ Некоторые люди говорят, что нельзя быть верующим и при этом быть настоящим ученым.

‑ Я атеист. Но мы все говорим «Бог», «талант». Но никто не знает, откуда это появляется и как развивается в человеке. И почему одному удается поймать удачу за хвост, а другой так и остается с не сложенным в рисунок пазлом.

Гусев меня нашел и дал толчок движению в науку.

‑ Один из вопросов связан у меня с вашей репатриацией в Израиль. Ваш отец был создатель, а впоследствии заведующий кафедрой международного права в КГУ. Наверняка, был коммунистом...

‑ Конечно, мой отец был против отъезда. Дело даже не в его должности, политической принадлежности, возрасте – а ему ведь на момент моего отъезда было уже 69 лет.

Дело в том, что это было совершенно другое поколение. Поколение, которое выросло в искусственных стерильных идеологических  условиях. В 1922-м году он родился, а в то время, когда он начал что-то понимать, была уже четкая сталинская идеологическая атмосфера. Он ‑ октябренок, пионер, комсомолец, боец по обороне города Киева, коммунист, вступивший в партию на Сталинградском фронте, контуженный солдат, аспирант, защитивший диссертацию, человек, прошедший борьбу с космополитизмом...

У нас с ним было много моментов для непонимания, в том числе, и мой снобизм физика. Только спустя много лет я понял, насколько был неправ и как ему должно было быть  обидно.  У меня возникло чувство стыда, когда два года назад на конференции, посвященной 90-летию рождения отца, я сидел, слушал выступающих со всего мира ученых, высоко отзывавшихся о моем отце. Вот тогда я понял, что, как сказал Евтушенко: «И про отца родного своего мы, зная все, не знаем ничего».

Через два года после моего отъезда отец умер. Но мне очень приятно, что память о нем сохранилась в Казанском университете.

‑ В Израиль вы приехали в самом начале 1990-х, будучи молодым перспективным ученым. Как вас встретили?

‑ Сказать по правде, никто меня там не ждал. Еврейского образования у меня не было, еврейских традиций я не знал, словарный запас иврита насчитывал всего одно слово «шалом». Вот какой был у меня багаж. Но я ехал там работать, а не распускать нюни.

Кстати, 17 января 1991 года в день, когда у меня было назначено интервью в Вейцманском университете (Институт имени Вейцмана в Реховоте ‑ высшее учебное заведение и многопрофильный научно-исследовательский институт в Израиле), упали первые ракеты Саддама Хусейна (в три часа утра по багдадскому времени 17 января 1991 года началась операция «Буря в пустыне»). Мы жили в Тель-Авиве, и первая ракета рванула в 500 метрах справа, а вторая – в 300 метрах слева. И я принял решение уехать от войны подальше ‑ в Иерусалим. Сказано - сделано. Я пришел к декану факультета естественных наук Еврейского университета, тот меня сразу принял и даже дал возможность познакомиться с профессурой. И меня «отобрал» профессор Ниссим Гарти  с  биохимии. И с ним уже через полгода после совместных работ мы приехали на конференцию в Казань. Так что все у меня началось с прикладной химии. Потом я ушел в прикладную физику, потом получил интересный научный грант, который открыл мне двери на постоянные позиции.

‑ Уехав, вы, тем не менее, не забыли своего учителя и Казанский университет.

‑ Совместно с Казанским университетом  у меня выходят статьи, начиная с 1996 года. Думаю, уже больше 15 статей за все время у нас вышло. В июле этого года была опубликована статья с Машей (младший  научный сотрудник лаборатории «Диэлектрическая спектроскопия сложных систем» Мария Васильева – Прим. авт.).

‑ Вы удостоены премии Министерства Абсорбции (иммиграции) Израиля за выдающийся вклад в развитие науки в Израиле. Это достаточно редкая награда. Почему именно вы?

‑ На самом деле с 1989 по 1998 годы в Израиль эмигрировало более 15 тысяч ученых. Сейчас Израиль стоит на первом месте в мире по числу ученых на душу населения: 135 ‑ на 10 тысяч жителей. И вот за все время всего десять человек были удостоены этой награды, в их числе и я. Ну что сказать? Повезло, не иначе.

‑ Как говорится, везёт тем, кто везёт.

‑ Я, как правило, на прощанье всем выпускникам Казанского университета задаю один вопрос: Если сравнить знания, полученные в КГУ, с колесом, которое крутилось бы по жизни, то на какой период жизни вам хватило оборота этого колеса?

‑ Если брать знания, полученные в университете, то (Юрий Давидович взял ручку, нарисовал круг и поставил посередине его жирную точку) вот тут и есть та ось, стержень, без которого это колесо не будет вращаться.

Профессор Фельдман Юрий Давидович ‑ выпускник кафедры радиоэлектроники КГУ 1973 года.

В настоящее время является заведующим лабораторией диэлектрической спектроскопии Института прикладной физики Еврейского университета в Иерусалиме, директором Израильского центра электромагнитных исследований.

Секретарь и член Международного диэлектрического общества, член Американского химического общества, ассоциированный член диэлектрического общества Института физики Великобритании, обладатель многих наград, в том числе за лучшую инновацию и изобретение (1998), имеет также награды Министерства науки и технологии Израиля (1992), в 2010 году был удостоен премии Министерства Абсорбции (иммиграции) Израиля за выдающийся вклад в развитие науки в Израиле.

Число публикаций в базе данных Scopus ‑ 147, число цитирований ‑ 2063, индекс Хирша ‑ 28, число патентов ‑ 8.