Александр Коновалов: "Мы много и хорошо учились"

Не скрою, собираясь на интервью с  Александром Ивановичем Коноваловым, я  сильно  волновалась, – не каждый день, знаете ли, приходится встречаться с академиками. Но он встретил меня с такой доброжелательностью, с  таким ненарочитым дружелюбием, что через минуту я и думать забыла о своих волнениях, а еще через пару минут, когда он начал рассказывать о своих студенческих годах, о нашем университете,  живо представила, как Александр Иванович читал лекции и поняла, что значит выражение "держать аудиторию".   

Так и прошел наш разговор с советником РАН в составе президиума Казанского научного центра, одного из выдающихся выпускников Казанского университета: как лектора и охваченного вниманием студента  с видимым желанием слушать и быть услышанным.

– Александр Иванович, кажется, что вся ваша жизнь связана с Казанским университетом.  А с чего начиналось?

— Мои первые воспоминания, связанные с университетом, относятся к совсем ранним годам. В крыле здания, где размещался физический факультет, в подвале со двора, в те  далекие 30-е годы был детский сад для сотрудников университета. Так как моя мама, начиная с 1937 года,  являлась сотрудницей лаборатории тогда еще профессора, а впоследствии академика Александра Ерминингельдовича Арбузова, то меня тоже водили в этот детсад. Я помню, как в такой же солнечный весенний день, как сегодня, мы пускали кораблики по ручейкам около главного здания университета. Восторгу не было предела!

Но беззаботное детство закончилось для меня быстро: уже в 7 лет я пошел в школу. Говорю "уже", потому что в то время обучение в школе начиналось с 8 лет. А так как у меня день рождения в январе, то я оказался на какой-то развилке: в 7 или 8 лет становиться школяром. Мама отвела меня к директору школы, и он, поговорив со мной, решил, что меня можно принимать. Кстати, я потом был одним из самых молодых студентов на курсе - все мои однокурсники были с 33-го года.

 – А вам довелось пообщаться с Арбузовым-старшим?
- Мама выполняла машинописные работы для Александра Ерминингельдовича,  но наши встречи и разговоры с ним были мимолетными. Зато мне приходилось частенько бывать в химических лабораториях в здании, где теперь располагается музей истории Казанской химической школы. Поэтому с запахом химии, можно сказать, я знаком с ранних лет.

Но это вовсе не значит, что я сразу решил, что буду химиком. Долго выбирал, куда  поступать. То хотел подавать документы в педагогический институт, потому что мне казалось, что у меня есть педагогический талант (есть, да еще какой! Среди его учеников - один академик и два члена-корреспондента РАН, семь докторов и более пятидесяти кандидатов наук – прим.авт.) То собирался сдавать экзамены в Уфимский нефтяной институт (известный в те годы всему Советскому Союзу, так как нефтяная промышленность в Башкирии и Татарии стремительно развивалась), чтобы стать инженером.

– Однако судьба распорядилась иначе. От чьего решения зависел ваш выбор?

- Я неоднократно говорил и не устану повторять, что всем в своей жизни обязан маме. Жили мы втроем – мама, бабушка и я - в Адмиралтейской слободе, в комнате 14 квадратных метров,  очень и очень скромно. Бабушка не работала, а это значит, что у мамы, при ее небольшой зарплате, было два иждивенца. И я чувствовал необходимость как-то помочь маме: все порывался бросить школу и пойти работать.

Кстати, школа №10, которую я окончил, находилась в Ягодной слободе. И мне, чтобы добраться до нее, приходилось преодолевать несколько километров и даже переходить через "горбатый" мост.

Первый раз я заявил маме, что буду учиться профессии и затем работать, когда закончил 4-й класс. Я готов был стать ремесленником, потому что ремесленные училища специально были созданы для того, чтобы готовить квалифицированных рабочих для предприятий.

Но как бы маме ни было трудно, она сказала: "Нет, сынок, учись дальше. Как-нибудь выдержим". И я послушался. Перешел в пятый класс девятой школы. Сейчас ее уже нет, а в наше время она находилась около речного техникума. Проучился еще три года и, окончив 7-й класс, опять говорю маме: "Но сейчас-то могу пойти в училище?". Она опять мне отвечает: "Нет, давай обучайся дальше. Иди в среднюю школу".

Вы, наверное, даже и не знаете, но обучение тогда в средней школе было платное. Не бог весь какая сумма, но, тем не менее, деньги надо было как-то выделять.

– А сколько вы платили?

– Я не помню, конечно, сколько именно. Но соотношение примерно такое: если заработная плата у мамы при том масштабе денег была 900 рублей, то за полгода приходилось отдавать 300 рублей за обучение. Так что окончил среднюю школу я лишь по настоянию и большому желанию мамы. Кстати, в старших классах школы я стал ходить в химический кружок КХТИ. Занятия там меня настолько увлекли, что я решил стать все-таки химиком.

– И поэтому после окончания школы подали документы на химический факультет Казанского университета.

– Подал документы и сдал вступительные экзамены: сочинение, устный экзамен по русскому языку и литературе, математику - письменно и устно, химию – устно, физику - устно, иностранный язык и историю - устно. То есть практически все предметы, что изучались в школе, вошли в перечень вступительных экзаменов.

- А мы то жаловались, поступая в универ, что надо сдавать три экзамена?

- Видимо, наше поколение было "закалённее": переводные экзамены мы сдавали ежегодно, начиная с 4-го класса, а всю четвертую четверть посвящали повторению материала и разбору билетов для экзамена. Поэтому особого страха перед экзаменаторами не было.

И вот я стал студентом КГУ. В тот год прием на химфак был, как всегда, небольшой - 50 человек. Но выпустилось нас всего 32 человека.

- Такой был отсев?

- Когда мы учились на 2 курсе, возникла необходимость перевести группу студентов в КХТИ на спецкурс. И нас осталось 32 человека. Таким составом мы и закончили обучение. Кстати, каждые пять лет, в последнюю пятницу мая, в канун Дня химика, мы, выпускники химфака 1956 года, встречаемся у нашей Лестницы.

- Пятеро выпускников кафедры органической химии, в числе которых были и вы, остались работать в университете?

- Нет, что вы. Даже я, хотя и был оставлен в аспирантуре, но вынужден был на один год покинуть университет. И это, несмотря на то, что сдал все вступительные экзамены. Да и не только я. Произошло это из-за того, что 18 января 1956 года Совет министров СССР своим постановлением утвердил Положение о производственной практике студентов высших учебных заведений. По этому постановлению выходило, что для поступления в аспирантуру нужно иметь минимум 2 года производственного стажа.

Как сейчас помню: мне прислали кусочек бумаги, видимо, вырезанный из копии приказа, на котором было написано: "В связи с отсутствием у вас двухлетнего производственного стажа, вы не можете быть зачислены в аспирантуру". И в октябре 56-го года я начал работать в только что организованном Казанском филиале НИКФИ (научно-исследовательский кино-фото институт). Если вы помните, в Советском Союзе было две фабрики кинопленки - это украинская "Свема" и казанская "Тасма". И вот на базе последней был создан казанский филиал научно-исследовательского института, в котором я проработал почти год. В июле 57-го в университете стали организовывать проблемные лаборатории, в числе которых была и проблемная лаборатория изучения структуры органических соединений кафедры органической химии. И Борис Александрович Арбузов пригласил меня работать в ней. Мне еще раз пришлось сдать вступительные экзамены в аспирантуру. И в итоге я стал заочным аспирантом и защитил кандидатскую диссертацию лишь в 1964 году.

— Давайте вернемся к вам– первокурснику.

— Я поступил на первый курс в 1951 году. А здание Химического института было построено в 1953 году. И нам довелось помогать в строительстве корпуса. Тогда  строительные отряды еще не приобрели того масштаба, как впоследствии. Но и мы хорошо потрудились: и строительный мусор убирали, и доски приколачивали, и бетон выгружали.

Так как постоянного "дома" у химиков еще не было, то занятия проходили в разных аудиториях. Лекции слушали, в основном, в Бутлеровской аудитории. Аналитическую химию преподавали в здании качан, находящимся за анатомичкой. (Там сейчас расположена физическая лаборатория). А практикум у органиков проходил в "лягушатнике".

–А "качан" почему так назывался?

– Очень просто – от названия "качественный анализ".

– А почему "лягушатник?" Там было так тесно?

– "Лягушатник" находился напротив Бутлеровского института. До этого там биологи ставили опыты над лягушками. Вот название и закрепилось. Мы так и говорили: "Куда пошел? - В лягушатник".

– Не тяжело было учиться?

– Некоторые оценки в диплом вошли с результатами первого курса. А если взять в расчет, что диплом у меня красный, то значит и учиться мне было не особенно тяжело.

Я слышал позже многократно, даже спустя много-много лет после нашего выпуска, что преподавателям наш курс запомнился, как выдающийся.

А я скажу так: настрой на курсе был удивительно серьезный – учиться и учиться. Не просто экзамены сдать, а именно узнать, овладеть знаниями, специальностью.

Вот пример. Еще на первом курсе, когда у многих возникли проблемы с высшей математикой, мы сами (подчеркиваю – сами!) решили, что разобьемся на группы – условно назвав из "пятерки". И тот, кто хорошо "рубит" в математике, объясняет остальным сложные решения.

(На фотографии – у доски стоит А.И.Коновалов)

Такой метод нам очень помогал – мы готовились сообща и к семинарам, и к экзаменам. А в зимнюю сессию 2 курса в нашей группе из 25 студентов стало 18 отличников, несмотря на сложные предметы — высшую математику и аналитическую физику.

Конечно, тот человек, который объяснял другим, сам вначале хорошо готовился, прорешивал задачи – ведь он как бы нес ответственность за других.

Эту идею преподаватели факультета решили растиражировать и попробовали насильно ввести на следующем курсе, но она не прижилась. Видимо, это была особенность нашего курса.

- А почему вы на этой фотографии в кителе? В университете была форма?

- Это эхо военных времен. Военная одежда тогда считалась неким шиком, хотя с другой стороны в ней было очень удобно. А формы у нас не было ни в школе, ни в университете.

Мы много и хорошо учились. Но весна кружила головы даже самым отчаянным отличникам. Бывало и такое, что и я пропускал пару-другую. А что вы так смотрите - молодость есть молодость. И нам хотелось поспать подольше или прогуляться по цветущему парку под ручку с красивой девушкой. Так что и я сбегал в кино вместо лекций. Но после прогула староста с комсоргом подзовут меня к себе, да как начнут чехвостить ? такую стружку снимут, что больше и пропускать не захочется.

А вообще у нас была классическая жизнь студенчества того времени: драмкружок, спортивные секции, художественная самодеятельность, цветущая в то время буйным цветом.

Ежегодно проводились смотры художественной самодеятельности на факультетах. Лучшие номера шли на университетский смотр, а оттуда – и на город.

Вы, может быть, помните артиста Казанского государственного академического русского Большого драматического театра имени В.И.Качалова  Евгения Андрияновича Кузина? Так вот его, студента геологического факультета, взяли на роль М.Горького в спектакле "Юность Буревестника". И эта роль перевернула его судьбу – он решил посвятить себя театральному творчеству, поступил в студию Качаловского театра и затем в течение 40 лет беззаветно служил ему.

- А вас художественная самодеятельность не захлестнула?

- Было дело: я и в драматических произведениях играл, и танцевал, и даже пытался петь. Некоторые номера с моим участием даже проходили на городской смотр. Но все-таки главным для меня – наука, знания.

Я с царицей наук никогда проблем не испытывал: начиная со школьных лет, по математике у меня всегда было "очень хорошо".  Собственно говоря, я до сих пор считаю, что склад ума у меня математический. Поэтому и экзамены по "вышке" я всегда сдавал без подготовки.

Как было дело. Начинается экзамен, и профессор, преподаватель математики Михаил Пудовкин, приглашает всех в аудиторию. Раздает билеты, а потом говорит: "Коновалов, к доске". И пока все готовятся, я решаю на доске задания. Один вариант, второй, третий, до тех пор, пока профессор не скажет: "Достаточно. Давайте зачетку". И после этого начинает принимать экзамен по билетам у других. Один раз мне пришлось так отвечать без подготовки два с половиной часа.

В Музее истории Казанского университета в качестве экспоната хранятся мои лекционные тетради. Я на "парах" слушал лекции, конспектировал их, а потом дома начисто переписывал. У меня и на лекциях, я так понимаю, не так все плохо было написано. А в чистовике, хранящимся теперь в Музее, так вообще "идеально".

Особенно внимание я уделял математике. Потому что мне, как занимавшемуся математикой, было прекрасно ясно, что ни в коем случае нельзя упускать какой-то момент. Если ты что-то пропустил – все, ты уже навеки становишься отстающим человеком. Вот поэтому математику я всегда держал в кулаке.

- Хочу задать вам провокационный вопрос. Если бы вам сейчас сказали: у вас есть возможность снова поступить в университет, вы бы поступили на математический факультет?

- Дело в том, что такой выбор передо мной уже стоял. Я выбирал между математикой и химией. И решил все-таки идти на химию. Так бы я поступил и сегодня.

 – Ваша любовь к математике, видимо, поддерживалась еще строгостью преподавателя, каким был Михаил Александрович Пудовкин.

- Да, действительно, он был строгим, но в то же время и  доброжелательным.  Михаил Александрович великолепно читал не только лекции, он был хорошим рассказчиком, и часто делился с нами удивительными историями, происходившими в университете. Одну такую я до сих пор очень хорошо помню.  История такая.

Очень известный профессор принимал экзамен. И из аудитории один за другим выходят студенты с записью в зачетке: "отлично". В группе 25 человек, а уже 10 "пятерок". И эта информация каким-то образом дошла до декана. Тот, не поленившись, приходит на экзамен и говорит: "Вы что тут делаете? Почему столько пятерок! Прекратить!". И тогда именитый профессор берет листок бумаги, пишет: "Все пятерки кончились" – и вывешивает это объявление на дверь аудитории, где принимает экзамен. Но на этом история не закончилась. Как выражался Пудовкин, рассказывая ее продолжение: "И тут приходит звероподобный студент". В его понятии звероподобный - это тот, который все знает, все рубит, все понимает. Ему профессор говорит: "Вам пятерку надо ставить, но я не могу. Сходите в деканат и спросите разрешение, чтобы вам ее поставить".

 - Сходил?

- Сходил. Справедливость восторжествовала.

А вообще все преподаватели у нас были замечательные. По химии лекции читал профессор Александр Феоктистович Богоявленский, второй курс аналитической химии читал Васильев Алексей Михайлович. Что касается Бориса Александровича Арбузова, то он нам читал лекции по органической химии. Когда я окончил университет, Борис Александрович стал научным руководителем моей кандидатской диссертации. И в русле одного из направлений исследований Арбузова-младшего развивалась моя работа, которая потом переросла в докторскую.

- А каким преподавателем был Борис Александрович?

- Достаточно сдержанным. Я знал преподавателей-химиков, которые эмоционально читали лекции. Но у Бориса Александровича какими-то особыми эмоциями лекции не отличались, но были при этом весьма содержательными.

Стоит отметить одно обстоятельство: мы учились в тот период (послевоенный!), когда никаких новых учебников не было. Для нас главным источником получения новых знаний были лекции. А некоторые лекции спецкурсов — так это исключительно творчество преподавателя. Поэтому-то тетрадки с лекциями становились кладезем знаний.

Кстати, когда мы учились на третьем курсе, Борису Александровичу исполнилось 50 лет и его избрали академиком. И я очень хорошо помню, как мы, студенты, поздравляли в аудитории его с таким важным событием. А потом было празднование его юбилея в актовом зале Казанского университета, и от всего студенчества его поздравляла моя однофамилица – Рина Коновалова, впоследствии ставшая профессором Казанского университета. Это была наша староста, и мы ее звали Рина, хотя по паспорту ее имя – Ирина. Она, заводила всех наших студенческих дел и организатор всех послевузовских встреч, первой из нас защитила кандидатскую и первой же – докторскую диссертации. К юбилею Арбузова на мою долю выпала подготовка адреса. А тогда это была проблема, так как найти мастера, который сделает это все на высочайшем уровне, было чрезвычайно сложно. Но, к счастью, все вышло очень даже хорошо. Вот так быстро пролетели три курса.

– А вы все также продолжали жить в Адмиралтейской слободе?

– Да, всю свою студенческую жизнь я жил именно там. Морозным зимним или дождливым осенним утречком надо было успеть на трамвай. И не выпасть (усмехается). Это сегодня у трамваев двери закрываются. А тогда нет, и снаружи были ручки. Повиснешь -  и едешь на занятия. Было время, когда трамвай первого маршрута доезжал до "Кольца", ехал по Булаку, разворачивался и по другой стороне возвращался назад. Но во времена моего студенчества первый маршрут трамвая уже ходил до вокзала, поэтому мы доезжали до Пионерской.

- В Советский район?

 - Нет-нет, нынешняя улица Чернышевского в то время называлась Пионерской. Я вообще пережил много переименований. Когда-то улица, на которой находится университет, называлась...

- Улицей Ленина.

- А еще раньше это была улица Чернышевского. И вот однажды ее решили переименовать в улицу Ленина. Но, чтобы не обижать Николая Гавриловича, улицу, названную его именем, оставили в центре города, не сослали, как автора "Что делать". А просто переименовали улицу Пионерская, по которой ездил трамвай, в улицу Чернышевского. Но вот Пионерской не повезло — ее перенесли в Советский район. Видимо, решили, что пионеры не так сильно обидеться могут.

Я также помню время, когда бесприцепной трамвай второго маршрута ходил до Кремля. Отъезжал от улицы Волкова, спускался по Бутлерова с горы, переезжал на другую сторону и по горе Университетской улицы поднимался и шел до Кремля. Потом, к сожалению, ликвидировали его путь в гору, а затем и сам маршрут.

Так вот, возвращаясь в университет. На 4 курсе у нас грянули сельхозработы. Но принять в них участия мне не довелось. Дело в том, что в 1954 году университет отмечал юбилей - 150-летие,  всех студентов, в том числе моих однокурсников, отправили в колхоз, а меня, увлекавшегося в то время фотографией, и моего друга – Русецкого оставили в городе и включили в группу подготовки к юбилею.

Кстати, именно тогда, в год празднования 150-летия Казанского университета, был открыт всем известный сегодня памятник Владимиру Ленину, ставший символом университета. Вот как писала о его открытии университетская газета "Ленинец":

—26 октября. Полудождь-полуснег. Ветер хлещет по щекам собравшихся около здания университета студентов. Но, несмотря на непогоду, они веселы. Как ни банально это звучит, но улыбки согревают студентов и студенток, кутающихся в куцые пальтишки.

Этот день – яркая вспышка в истории Казанского университета. Сегодня на свободном участке перед главным зданием открылся памятник Владимиру Ульянову – студенту.  Питомцы Alma Mater  восторженно оглядывают трехметровую скульптуру из бронзы на постаменте из серого гранита (автор В.Цигаль). А их знаменитый сверстник, кажется, отвечает им гордым и чуть ироничным взглядом. Будь он в тот день на университетской площади, прозванной впоследствии "сковородкой", наверняка не одобрил бы такого культа (как не одобрял и присвоение университету своего имени). Но открытие, приуроченное к 150-летию университета, состоялось. На университетском дворе — осень 1954 года".

– Расскажите, пожалуйста, о вашем друге.

— После окончания университета он стал преподавателем КХТИ, возглавив кафедру физической химии. Кстати, фамилия Русецких была очень известна в Казани: его отец  был уважаемым неврологом. А сейчас, к сожалению, ни его, ни моего друга уже  нет в живых – они похоронены на центральной аллее Арского кладбища.

Но с Русецким нас объединяла не только фотография, но и подводное плавание. В то время в мире гремело имя Жак-Ива Кусто. И мы подумали: самое важное ведь в подводном плавании – иметь маску, ласты и трубку. И мы смастерили себе маски и ружья, сделали дыхательные трубки и что-то наподобие ласт. И в таком виде осваивали глубины Яльчика, Конан-Ера, Шум-ера, Кичи-ера.  Кстати, позднее, когда казанские аквалангисты начали осваивать марийские озера, то они признавали, что первыми подводниками в этих озерах были Коновалов и Русецкий.

В Музее истории есть снимок, где мы после какой-то охоты сидим с подстреленными окунями.

А вообще нырять я начал, будучи членом гидрологической экспедиции. Именно в такую экспедицию мы с моим одногрупником Жиляевым попали после первого курса. Почему отправились работать, а не отдыхать? Во-первых, заработок, а во-вторых, интерес. Тогда проектировалось Куйбышевское водохранилище. И для точных расчетов при создании бассейна  нужно было узнать объем воды, который несет Волга. А Волгу не очень-то просто измерить. Поэтому и создавали научные отделы по изучению малых рек, специалисты которых измеряли, так называемый, расход воды. По исследованию всех этих мелких речушек работала целая серия гидрологических экспедиций. И в одной такой экспедиции принимал участие и я. Было нелегко - иногда приходилось проходить в день и по 20 километров. Но впечатления на всю жизнь остались просто потрясающие.

-  Жизнь у вас была интересная, но по "классике жанра" вы по ходу учёбы должны были жениться?

- Тут я немного не подгадал. Я женился, когда моя будущая жена окончила химический факультет университета. А познакомились, когда она училась на третьем курсе.

Дело происходило так. В наши студенческие годы популярными были стенгазеты – огромные, просто колоссальные "простыни", которые читались всеми сотрудниками и студентами университета. И я был главным редактором стенной газеты "Химик". Поэтому очень многие общественные люди – и химики, и литераторы, и политики - прошли через (он немного замялся и закончил фразу) мою редколлегию.

Я не люблю, когда говорят мой университет. Я всегда говорю: наш. "Мой" - это взгляд хозяйственника, собственника. А мне хотелось бы, чтобы он для всех оставался нашим университетом.

Я вообще-то не люблю, когда говорят: моя газета, мой университет, моя кафедра. Но тут не удержусь и скажу: это была моя редколлегия. Когда я был там главным редактором, каждый выпуск стенгазеты становился особым, значимым для каждого сотрудника химфака, событием.

К тому времени я был уже сотрудником университета, у меня была возможность пригласить всех желающих создавать стенгазету к себе в лабораторию, где у меня стоял проигрыватель. И вот вечером после работы все желающие – и имеющие отношение к газете, и пришедшие просто нас поддержать – вваливались в лабораторию, расстилали на полу ватман, включали музыку (а у меня было около 400 пластинок) и творили.  И из нашей лаборатории часто раздавались то ритмы "Бродяги", то песни Шульженко, то классическая лирика.  Это был своего рода общественный центр химфака, его душа. Так вот одним из активных создателей стенгазеты был Верещагин – однокурсник моей будущей супруги. Видимо, он ей рассказывал, как у нас проходят вечера по выпуску газеты. И однажды она пришла к нам и осталась со мной. Тому уже  54 года.

– Я заметила, что это характерная черта Института химии - муж с женой работают вместе. По-моему, во всем университете подобные союзы встречаются не так часто, как у вас, химиков.

- Я однажды выразился на эту тему: химики дальше своего носа не видят. Но если серьезно - особенность работы химиков такова, что приходится задерживаться из-за проводимых опытов.

Даже студент-химик, закончив учебные занятия, куда идет?  В лабораторию к своему научному руководителю, проводить работу. И может задержаться здесь, в стенах университета, до самого позднего вечера. Бывало, я ночевал тут. У меня на химфаке даже стояла раскладушка, потому что химическая реакция может начаться и идти глубокой ночью. Ей же не скажешь: "Стой, дорогая, у нас ночь, нам домой пора, подожди до утра". И без присмотра ее не оставишь. Вот и приходилось тут ночевать рядом с колбочками. Так что вот такая атмосфера у химиков: все вместе работают, вместе отдыхают. Поэтому семейные пары и образуются.

Я хотел бы сказать еще вот что. В свое время на должность ректора меня назначили в министерстве. Да, были люди, которые стремились сесть в кресло ректора  – я не стремился. У меня была другая цель: наука. Я ведь собирался в жизни быть химиком, а не ректором. Кстати, я считаю, что выборы иногда не лучший способ получения должности. Когда человека назначали,  его личность прежде изучали всесторонне: а как он сможет сделать это, а как он поведет себя в такой-то ситуации. Ты был под микроскопом, сам о том не подозревая.  

И с моим назначением связано следующее обстоятельство. Спустя много лет я узнал, что Министр высшего и среднего специального образования СССР и депутат Верховного Совета СССР от Татарской автономной республики, Елютин Вячеслав Петрович собрал ведущих профессоров Казанского университета и сказал: "Мы склоняемся к тому, чтобы ректором назначить Коновалова. Как вы к этому отнесетесь? Примите вы его, как ректора?"  Ответ вам понятен.

— Такое уважение к преподавателям и профессуре оказать мог только интеллигентный человек.

—  Человек,  и сам заслуживающий уважения. Это сегодня у нас наверху считают, что они все знают. Поэтому и не прислушиваются к науке. А тогда мнением ученых мужей дорожили. Я никогда не забуду слова наших университетских  профессоров, которые сказали мне: "Не смей отказываться от должности. Ты нам нужен". И эти слова надолго стали вектором моей будущей деятельности. Но о том, каким я был ректором,  не мне судить.

– Александр Иванович, все ли могут стать учеными?

– Конечно, нет. Нужны и важны и способности, и совокупность свойств характера, и работоспособность.

– Но неужели это невозможно развить?

– А я спрошу у вас так: все ли люди талантливы? Вы скажете: "Да". И это правильно. Но каждый талантлив в своей области. И очень важно найти эту самую свою область. Вот у кого это сошлось - тому повезло.

– У вас сошлось?

 – У меня сошлось.

Александр Иванович Коновалов родился в 1934 году.

Доктор химических наук, профессор, академик РАН (1992), академик (1991) и вице-президент АН РТ(1997 - 2006).

Декан химфака КГУ (1968 - 1972), завкафедрой органической химии КГУ (1974 - 1999), ректор КГУ (1979 - 1990), директор ИОФХ КазНЦ РАН (1990 - 2001), председатель КазНЦ РАН (1996 - 2008), советник РАН (2008).

А.И.Коновалов является: вице-президентом Российского химического общества им. Д.И.Менделеева, председателем научного совета РАН по органической химии, членом редколлегий научных журналов "Вестник РАН", "Доклады РАН", "Успехи химии", "Известия АН. Серия химическая", "Журнал общей химии", "Журнал органической химии".

Кроме того, академик Коновалов - председатель экспертной комиссии по присуждению золотой медали имени А.М.Бутлерова РАН. А.И.Коновалов - лауреат Госпремии СССР и Госпремии РТ в области науки и техники, премии "Триумф" 2005 года в области науки в номинации "Химия и науки о материалах", премии РАН им. Н.Д.Зелинского, а также обладатель золотых медалей им. Д.И.Менделеева и им. А.М.Бутлерова РАН.