Стартовал цикл лекций "Восточный лекторий"

Лекция Д.Е. Мартынова была посвящена так называемой «консервативной модернизации». Под этим парадоксальным на первый взгляд названием кроется совершенно конкретное явление. Китай на рубеже XIX — XX вв. оказался в ситуации тройного кризиса. Во-первых, традиционная аграрная экономика в буквальном смысле на могла прокормить 450 миллионов населения — примерно пятую часть общеземного. Во-вторых, страной правила династия маньчжуров, которых по численности было примерно в 100 раз меньше, чем китайцев, и национальные и властные интересы маньчжурской элиты, разумеется, с китайскими не совпадали. В-третьих, проиграв целую серию торговых войн против так называемого «объединённого Запада», Китай потерял экономическую самостоятельность, что ещё более усугубило состояние общества. 

Китайская элита, как властная, так и интеллектуальная, попыталась дать ответы на вызовы эпохи. В лекции рассказывалось о двух направлениях этой деятельности. Лейтмотивом деятельности первой группы была такая: «Китай — центр, Запад — периферия». То есть конфуцианская идеология, представления о том, что Китай — центр мира, а его император — универсальный монарх, это абсолютные ценности, которые соответствуют законам природы. Это нужно только дополнить новомодными штучками, наподобие паровых машин, пушек и винтовок. В итоге между 1870 и 1900 годами в Китае была парадоксальная ситуация. С одной стороны выдающиеся чиновники-администраторы: Цзэн Гофань и его сын Цзэн Цзицзэ (который восемь лет представлял Китай в Лондоне — первый посол), премьер-министр и выдающийся переговорщик Ли Хунчжан, полководец Цзо Цзунтан, маньчжур-реформатор Дуаньфан — все они были глубокими консерваторами. Цзэн Гофань был другом Яо Ная, главой Тунчэнской школы. Здесь нужно понимать китайский контекст: чтобы поступить на государственную службу, кандидат должен был пройти систему сложнейших экзаменов на тему конфуцианской классики, и получить учёную степень. Яо Най рассуждал, что конфуцианские принципы во всей чистоте могут быть переданы только на языке эпохи Конфуция и древнее. И вот, в середине века промышленной революции, китайские чиновники и  интеллектуалы перешли на глубоко архаичный язык. Как если бы Пушкин — современник Яо Ная — вместо того, чтобы создавать современный русский язык, стал бы писать на языке Остромирова Евангелия, написанного вскоре после крещения Руси…

Трагедией выдающихся реформаторов Китая было то, что они не могли выйти за пределы своих представлений, и не имели возможности осознать глубину кризиса. А если и сознавали, не имели никакого альтернативного варианта развития. Варианты могли предложить только интеллектуалы, которых в лекции было перечислено три. Кан Ювэй сначала разрабатывал проект переселения китайцев в Бразилию и построения Нового Китая на чужбине. Этого не удалось достичь из-за японо-китайской войны (1894 — 1895 гг.) Зато открылась альтернатива — стать советником лично императора и предложить программу всеобъемлющих реформ. Программа провалилась из-за государственного переворота, но остался Пекинский университет, основанный именно тогда. Дальше Кан Ювэй объездил весь мир и разработал очень серьёзную программу глобализации по-китайски, которой вполне можно пользоваться и сегодня. Сдвиги, таким образом, начались. Ученик Кана — Лян Цичао и соперник — Чжан Бинлинь, были такими же модернистами-консерваторами. Они писали на глубоко архаическом языке, плохо понятном даже Лу Синю — создателю современной китайской литературы. Но именно они поставили важнейшую задачу, актуальную для современного Китая — построить единый мир, основанный на ненасилии, совмещающий тысячелетнюю мудрость Китая и современную технологию.