Назначенный на очередной пятилетний срок ректором БФУ имени И. Канта Андрей Клемешев в большом интервью «Новому Калининграду.Ru» рассказал о том, что удалось и чего не удалось добиться за предыдущую пятилетку, почему университет предпочёл естественное направление гуманитарному, отчего профессионалы высокого уровня оказались в своё время не нужны экономике региона, как калининградцы «переварили» угрозы сепаратизма и «онемечивания», а также — что плохого в облике Московского проспекта и что с этим делать.
«Я спросил у учёных: вам для счастья что нужно?»
— Андрей Павлович, в начале марта вы были переназначены ректором БФУ им. И. Канта на новый пятилетний срок. Какие задачи вы ставили перед собой в предыдущие пять лет, что удалось и что не удалось выполнить?
— Самая основная задача, которая ставилась 5 лет назад, — это создание современной инфраструктуры в университете. И формирование коллектива, который, используя эту инфраструктуру, позволил бы университету в последующем войти в число ведущих вузов России.
Решение о придании университету статуса федерального, вне всякого сомнения, воспринималось и мной, и моими коллегами как серьезный аванс. Сначала нам пришлось провести определенную рефлексию, осознать, что университет представляет собой, какую роль играет, а какую — хочет играть в регионе и, что не менее важно, вне региона.
Так родилась концепция модернизации вуза. Мы её оформили в виде Программы развития, защитили эту программу в Минобрнауки и получили регулярное финансирование, чтобы реализовать все пункты программы. И уже на этом этапе мы осознали, что нужно менять мышление. Причём и у преподавателей, и у сотрудников административного блока. Все-таки университет — это не стены в первую очередь, а люди. А наша инфраструктура отстала на десятилетия. И вот отставание нам нужно было преодолеть одним скачком.
— Но перемены не формы, а содержания?
— В первую очередь перемены в сознании того, а что мы вообще из себя представляем. Ведь мы очень редко задумываемся, а кто мы такие, пока нет какого-то повода. Ведь было понятно, что нужно уходить от образа типичного гуманитарного вуза.
— Вы говорите, что пытались нагнать, наверстать упущенное. Как вы измеряли, насколько успешно эту задачу по навёрстыванию удалось реализовать? Есть какие-то формальные критерии, внешние, внутренние?
— Очень важным показателем того, что мы движемся верным курсом, причём делаем это в очень сложной ситуации, стала победа в национальном проекте «Образование». Это ведь случилось ещё до получения статуса федерального университета. Тогда мы впервые получили серьёзные деньги на научное оборудование.
Тогда я собрал несколько десятков наших преподавателей. Сказал им, что есть возможность заниматься научной работой на более высоком уровне. Спросил у них: вам, как ученым, для счастья что нужно? Оказалось, что лишь единицы готовы ответить на этот вопрос. За десятилетие мы отстали во всех направлениях, в первую очередь — в естественных науках. Отстали настолько существенно, что сложно было даже формулировать задачи. И я считаю, что мы во многом вскочили на ступеньку последнего вагона, когда государство решило выделить существенные финансовые ресурсы, чтобы поддержать высшую школу.
Не менее важно, что в России изменилось само отношение к высшей школе как к субъекту научной деятельности. Раньше ведь наука развивалась преимущественно в рамках Академии наук. А затем всерьёз заговорили о развитии науки в университетах. Я считаю, что было сделано очень правильно, потому что говорить о современном университете без науки невозможно.
Но реализовать это было намного легче в ведущих академических центрах. И намного сложнее — у нас. Всё-таки и традиций таких не было. Мы в свое время создавались, как многие региональные университеты, на базе педагогического института. Требования были понятны, задачи ставились в рамках советской экономики, советского народного хозяйства.
Поэтому первой целью было поверить в то, что мы не только выживаем, что можем создать предпосылки развития. Это очень сложно в психологическом плане. И должны осуществить такую модернизацию, чтобы преодолеть огромный разрыв в несколько десятилетий. Этот разрыв тогда был виден во всём, в ежедневной жизни людей, в том, как выглядел город, улицы, дома. Ну и университет…
Очень показательным стал пример Медицинского института. Ведь, по сути, мы с нуля создали высшее медицинское образование в регионе. Это было очень серьёзным и сложным решением: не было ни кадров, ни оборудования, ни образовательных технологий. Но мы справились. Вуз, да и регион, поверил, что университет — это фактор развития области.
И реализация Программы развития охватила остальные факультеты, сейчас — институты. Мы выбрали приоритетные направления: материаловедение, IT, медико-биологическое направление — и усиленно занимались ими. В результате выполнена очень важная задача: научно-техническая инфраструктура по приоритетным направлениям сегодня соответствует современному европейскому университету. Приведу такой пример: в августе мы проводили летнюю школу по медицинским биоприложениям. Приезжали магистранты и старшекурсники из всех федеральных университетов и ведущих вузов Москвы и Санкт-Петербурга. И на закрытии одна девушка, как раз из Петербурга, сказала: я хочу сказать спасибо организаторам за то, что смогла поработать на таком классном оборудовании. У нас (не буду называть вуз) так поставлено дело, что обычному студенту получить доступ к технике почти невозможно. А ваши студенты такую возможность имеют. Вот тогда я понял, что мы всё правильно сделали.
— Ну, насколько я понимаю, сейчас удалось решить, хотя бы частично, и проблему наполнения этой материально-технической базы человеческими ресурсами?
— Одно ведёт к другому. Стены воспитывают, иногда приходится, простите, начинать с туалета, чтобы человек сам себя уважать начал. Я имею в виду не только студентов, но и преподавателей. Сегодня к нам приходит учиться хорошая молодежь, которая уже привыкла к новым, достаточно высоким стандартам жизни.
Параллельно с созданием материально-технической базы, научной, лабораторной инфраструктуры мы начали приглашать людей с новыми для нас компетенциями, а также мобилизовывать те свои кадры, которые можно было мобилизовать.
«Наука не делится на региональную, федеральную или зарубежную»
— Всё же акцент как в то время, так и в последующие годы, делался на естественно-технические сферы.
— Конечно, и сегодня мы в этом направлении научную среду, мне кажется, успешно воссоздали. Это ведь очень важно: мы ранее считались в первую очередь именно гуманитарным университетом. Правда, я полагаю, сегодня гуманитарное образование в России даже в большем кризисе, чем инженерное. Но это отдельная тема для разговора. Мы фокусировались на естественно-научном направлении. И за пять лет реализации Программы развития помимо закупки оборудования удалось частично решить и вопрос с кадрами. Мы понимали, что нужно создать критическую массу людей, которые мыслят по-новому, обладают новыми компетенциями, готовы к решению новых задач. Без них оборудование будет простаивать, а в новых отремонтированных аудиториях будет воспроизводиться устаревшее знание.
Как создать эту критическую массу, да ещё и быстро? Конечно, искать специалистов. На сегодняшний день удалось найти и договориться о переезде в Калининград более 100 человек. Это и калининградцы, которые учились и работали в Москве или Санкт-Петербурге, и исследователи из других региональных центров (например, из Томска), и бывшие соотечественники, которые несколько лет проработали в университетах Европы и США, но по разным причинам готовы были вернуться в Россию. Параллельно мы занимались переподготовкой собственных преподавателей. К сожалению, формирование критической массы ещё не завершилось. Нам ещё нужны специалисты, в том числе по приоритетным направлениям. Но тем не менее мы заложили предпосылки для того, чтобы университет приступил к решению новых задач. И сегодня мы вполне прилично выглядим на университетской карте Российской Федерации.
— Есть, наверное, какие-то общефедеральные рейтинги вузов, как вы в них выглядите?
— В нынешнем году ключевые рейтинги ещё не опубликованы. В любом случае, мы в сотню лучших университетов страны входим, хотя бы потому, что стали победителями конкурсного отбора вузов в программу повышения конкурентоспособности «5–100», куда входит только 21 российский вуз.
Задача позиционирования в рейтингах часто решается за счёт количественных показателей. Я против, к примеру, объединения вузов для завышения количественных показателей. Средний университет, где число студентов дневного отделения составляет 8–10 тысяч человек, это вполне приемлемый для нас объем. В первую очередь необходимо подтянуть качественные показатели.
Мы это стали делать, в том числе, при помощи нашего Научно-технологического парка «Фабрика». Одним из приоритетных направлений научной работы мы выбрали современное материаловедение. И создали один из редких объектов на территории России такого рода. И наполняем его быстро содержанием. Это очень важно.
— Я общался с учёными, работающими на «Фабрике». В значительной степени их работа происходит в области достаточно прикладной науки. Она имеет практический спрос?
— Там есть и составляющие фундаментальной науки, но это, конечно, в значительной мере прикладная работа. Это было осознанное решение, современные направления, востребованные и конкурентоспособные.
Яркий пример — лаборатория рентгеновской оптики. Современная наука связана с очень большими научными установками, очень дорогими, например, адронный коллайдер, синхротроны, международные исследовательские комплексы. Они созданы во Франции, Германии, Японии и т. д. Россия также участвует в этой работе. И мы нашли нишу, связанную с модернизацией этих синхротронов, созданием новой оптики. Мы пригласили нашего же соотечественника, более того — нашего земляка, который работал в Европейском центре синхротронного излучения, очень известного ученого профессора Анатолия Снигирёва. Фактически он создал новое направление и развивает его сейчас (есть даже целый класс оптики, которую так и называют — «оптика Снигирёва»). Используя нашу, внутрироссийскую кооперацию, например с Курчатовским институтом, мы сейчас получили компетенцию по созданию бериллиевой оптики. Эта уникальная вещь имеет спрос для европейских синхротронов. В этом смысле наука не делится на региональную, федеральную или зарубежную.
Более того, мы не просто работаем над созданием оптики, но и смогли спроектировать и создать установку SynchrotronLike: на ней можно учиться работать на установках «Megascience». Ведь час работы в зарубежных научных центрах стоит десятки тысяч долларов, и нужно чётко понимать, что и как делать, чтобы получить значимый результат. Ошибки и неумение работать стоят очень дорого. И чтобы этого избежать, можно приехать к нам и учиться.
И раз уж заговорили о SynchrotronLike, то нельзя не отметить ещё одну важную вещь: мы возрождаем компетенцию в области научного приборостроения. Эта компетенция была просто утрачена, мы знаем, что сегодня происходит, к сожалению, в приборостроении. Сейчас мы воссоздаём утерянное, мы видим, что у нас молодые люди могут разрабатывать ценные компоненты современного оборудования. Мы уже создали инжиниринговый центр, где многие элементы и многие системы в области приборостроения мы можем создавать сами, с нуля.
— Но, как вы сами отметили, формирование кадрового потенциала не закончено?
— Понимаете, до сих пор мы в основном приглашали молодых ученых, которые хотели в первую очередь себя реализовать, которые создавали здесь такую человеческую основу, если хотите. Сейчас, на новом этапе, нам важно приглашать лидеров. Вовсе не для того, чтобы они превращались в этаких директоров НИИ советского образца, нет. Но которые могли бы вести коллектив за собой, ставить задачи мирового уровня.
Для меня вообще большая загадка, кем сегодня стал преподаватель. К сожалению, часть наших преподавателей думают, что они такие сосуды знаний, думают, что они передают их студентам. Но в век интернета изменилось само понимание знания. Когда мы пытаемся использовать какие-то схемы, механизмы и даже сравнения из эпохи Гутенберга, это просто губит университет.
— Ну, вообще-то мне ещё в школе, лет 20 назад, говорили, что ученик — это не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который нужно зажечь, так что особо ничего не изменилось в смысле целей.
— Я думаю, универсальной концепции нет, плюс время всё же накладывает свой отпечаток. Преподаватели, которые получали знания 20–30 лет назад, сохраняют соответствующие стереотипы, что, однако, не умаляет их авторитета. Но они вынуждены соревноваться с более молодыми, поэтому им нужно чётко определить, кем они являются: поводырями? шкиперами? помощниками? консультантами? Это большая проблема сегодня.
При этом нам нужно было решить ещё вот какую проблему: университет — это не только наука, но и образование. Поэтому приглашённых учёных нам нужно было интегрировать в образовательный процесс, а студентов — в научную работу. Далеко не все учёные хотят работать со студентами, плюс пришлось менять учебные программы. Но мы ведём эту работу и продолжаем усиливать эту интеграцию науки и учебного процесса.Тогда я собрал несколько десятков наших преподавателей. Сказал им, что есть возможность заниматься научной работой на более высоком уровне. Спросил у них: вам, как ученым, для счастья что нужно? Оказалось, что лишь единицы готовы ответить на этот вопрос. За десятилетие мы отстали во всех направлениях, в первую очередь — в естественных науках. Отстали настолько существенно, что сложно было даже формулировать задачи. И я считаю, что мы во многом вскочили на ступеньку последнего вагона, когда государство решило выделить существенные финансовые ресурсы, чтобы поддержать высшую школу.
Не менее важно, что в России изменилось само отношение к высшей школе как к субъекту научной деятельности. Раньше ведь наука развивалась преимущественно в рамках Академии наук. А затем всерьёз заговорили о развитии науки в университетах. Я считаю, что было сделано очень правильно, потому что говорить о современном университете без науки невозможно.
Но реализовать это было намного легче в ведущих академических центрах. И намного сложнее — у нас. Всё-таки и традиций таких не было. Мы в свое время создавались, как многие региональные университеты, на базе педагогического института. Требования были понятны, задачи ставились в рамках советской экономики, советского народного хозяйства.
Поэтому первой целью было поверить в то, что мы не только выживаем, что можем создать предпосылки развития. Это очень сложно в психологическом плане. И должны осуществить такую модернизацию, чтобы преодолеть огромный разрыв в несколько десятилетий. Этот разрыв тогда был виден во всём, в ежедневной жизни людей, в том, как выглядел город, улицы, дома. Ну и университет…
Очень показательным стал пример Медицинского института. Ведь, по сути, мы с нуля создали высшее медицинское образование в регионе. Это было очень серьёзным и сложным решением: не было ни кадров, ни оборудования, ни образовательных технологий. Но мы справились. Вуз, да и регион, поверил, что университет — это фактор развития области.
И реализация Программы развития охватила остальные факультеты, сейчас — институты. Мы выбрали приоритетные направления: материаловедение, IT, медико-биологическое направление — и усиленно занимались ими. В результате выполнена очень важная задача: научно-техническая инфраструктура по приоритетным направлениям сегодня соответствует современному европейскому университету. Приведу такой пример: в августе мы проводили летнюю школу по медицинским биоприложениям. Приезжали магистранты и старшекурсники из всех федеральных университетов и ведущих вузов Москвы и Санкт-Петербурга. И на закрытии одна девушка, как раз из Петербурга, сказала: я хочу сказать спасибо организаторам за то, что смогла поработать на таком классном оборудовании. У нас (не буду называть вуз) так поставлено дело, что обычному студенту получить доступ к технике почти невозможно. А ваши студенты такую возможность имеют. Вот тогда я понял, что мы всё правильно сделали.
— Ну, насколько я понимаю, сейчас удалось решить, хотя бы частично, и проблему наполнения этой материально-технической базы человеческими ресурсами?
— Одно ведёт к другому. Стены воспитывают, иногда приходится, простите, начинать с туалета, чтобы человек сам себя уважать начал. Я имею в виду не только студентов, но и преподавателей. Сегодня к нам приходит учиться хорошая молодежь, которая уже привыкла к новым, достаточно высоким стандартам жизни.
Параллельно с созданием материально-технической базы, научной, лабораторной инфраструктуры мы начали приглашать людей с новыми для нас компетенциями, а также мобилизовывать те свои кадры, которые можно было мобилизовать.
«Наука не делится на региональную, федеральную или зарубежную»
— Всё же акцент как в то время, так и в последующие годы, делался на естественно-технические сферы.
— Конечно, и сегодня мы в этом направлении научную среду, мне кажется, успешно воссоздали. Это ведь очень важно: мы ранее считались в первую очередь именно гуманитарным университетом. Правда, я полагаю, сегодня гуманитарное образование в России даже в большем кризисе, чем инженерное. Но это отдельная тема для разговора. Мы фокусировались на естественно-научном направлении. И за пять лет реализации Программы развития помимо закупки оборудования удалось частично решить и вопрос с кадрами. Мы понимали, что нужно создать критическую массу людей, которые мыслят по-новому, обладают новыми компетенциями, готовы к решению новых задач. Без них оборудование будет простаивать, а в новых отремонтированных аудиториях будет воспроизводиться устаревшее знание.
Как создать эту критическую массу, да ещё и быстро? Конечно, искать специалистов. На сегодняшний день удалось найти и договориться о переезде в Калининград более 100 человек. Это и калининградцы, которые учились и работали в Москве или Санкт-Петербурге, и исследователи из других региональных центров (например, из Томска), и бывшие соотечественники, которые несколько лет проработали в университетах Европы и США, но по разным причинам готовы были вернуться в Россию. Параллельно мы занимались переподготовкой собственных преподавателей. К сожалению, формирование критической массы ещё не завершилось. Нам ещё нужны специалисты, в том числе по приоритетным направлениям. Но тем не менее мы заложили предпосылки для того, чтобы университет приступил к решению новых задач. И сегодня мы вполне прилично выглядим на университетской карте Российской Федерации.
— Есть, наверное, какие-то общефедеральные рейтинги вузов, как вы в них выглядите?
— В нынешнем году ключевые рейтинги ещё не опубликованы. В любом случае, мы в сотню лучших университетов страны входим, хотя бы потому, что стали победителями конкурсного отбора вузов в программу повышения конкурентоспособности «5–100», куда входит только 21 российский вуз.
Задача позиционирования в рейтингах часто решается за счёт количественных показателей. Я против, к примеру, объединения вузов для завышения количественных показателей. Средний университет, где число студентов дневного отделения составляет 8–10 тысяч человек, это вполне приемлемый для нас объем. В первую очередь необходимо подтянуть качественные показатели.
Мы это стали делать, в том числе, при помощи нашего Научно-технологического парка «Фабрика». Одним из приоритетных направлений научной работы мы выбрали современное материаловедение. И создали один из редких объектов на территории России такого рода. И наполняем его быстро содержанием. Это очень важно.
— Я общался с учёными, работающими на «Фабрике». В значительной степени их работа происходит в области достаточно прикладной науки. Она имеет практический спрос?
— Там есть и составляющие фундаментальной науки, но это, конечно, в значительной мере прикладная работа. Это было осознанное решение, современные направления, востребованные и конкурентоспособные.
Яркий пример — лаборатория рентгеновской оптики. Современная наука связана с очень большими научными установками, очень дорогими, например, адронный коллайдер, синхротроны, международные исследовательские комплексы. Они созданы во Франции, Германии, Японии и т. д. Россия также участвует в этой работе. И мы нашли нишу, связанную с модернизацией этих синхротронов, созданием новой оптики. Мы пригласили нашего же соотечественника, более того — нашего земляка, который работал в Европейском центре синхротронного излучения, очень известного ученого профессора Анатолия Снигирёва. Фактически он создал новое направление и развивает его сейчас (есть даже целый класс оптики, которую так и называют — «оптика Снигирёва»). Используя нашу, внутрироссийскую кооперацию, например с Курчатовским институтом, мы сейчас получили компетенцию по созданию бериллиевой оптики. Эта уникальная вещь имеет спрос для европейских синхротронов. В этом смысле наука не делится на региональную, федеральную или зарубежную.
Более того, мы не просто работаем над созданием оптики, но и смогли спроектировать и создать установку SynchrotronLike: на ней можно учиться работать на установках «Megascience». Ведь час работы в зарубежных научных центрах стоит десятки тысяч долларов, и нужно чётко понимать, что и как делать, чтобы получить значимый результат. Ошибки и неумение работать стоят очень дорого. И чтобы этого избежать, можно приехать к нам и учиться.
И раз уж заговорили о SynchrotronLike, то нельзя не отметить ещё одну важную вещь: мы возрождаем компетенцию в области научного приборостроения. Эта компетенция была просто утрачена, мы знаем, что сегодня происходит, к сожалению, в приборостроении. Сейчас мы воссоздаём утерянное, мы видим, что у нас молодые люди могут разрабатывать ценные компоненты современного оборудования. Мы уже создали инжиниринговый центр, где многие элементы и многие системы в области приборостроения мы можем создавать сами, с нуля.
— Но, как вы сами отметили, формирование кадрового потенциала не закончено?
— Понимаете, до сих пор мы в основном приглашали молодых ученых, которые хотели в первую очередь себя реализовать, которые создавали здесь такую человеческую основу, если хотите. Сейчас, на новом этапе, нам важно приглашать лидеров. Вовсе не для того, чтобы они превращались в этаких директоров НИИ советского образца, нет. Но которые могли бы вести коллектив за собой, ставить задачи мирового уровня.
Для меня вообще большая загадка, кем сегодня стал преподаватель. К сожалению, часть наших преподавателей думают, что они такие сосуды знаний, думают, что они передают их студентам. Но в век интернета изменилось само понимание знания. Когда мы пытаемся использовать какие-то схемы, механизмы и даже сравнения из эпохи Гутенберга, это просто губит университет.
— Ну, вообще-то мне ещё в школе, лет 20 назад, говорили, что ученик — это не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который нужно зажечь, так что особо ничего не изменилось в смысле целей.
— Я думаю, универсальной концепции нет, плюс время всё же накладывает свой отпечаток. Преподаватели, которые получали знания 20–30 лет назад, сохраняют соответствующие стереотипы, что, однако, не умаляет их авторитета. Но они вынуждены соревноваться с более молодыми, поэтому им нужно чётко определить, кем они являются: поводырями? шкиперами? помощниками? консультантами? Это большая проблема сегодня.
При этом нам нужно было решить ещё вот какую проблему: университет — это не только наука, но и образование. Поэтому приглашённых учёных нам нужно было интегрировать в образовательный процесс, а студентов — в научную работу. Далеко не все учёные хотят работать со студентами, плюс пришлось менять учебные программы. Подробнее >>