Мокрая слобода Казани: окраина в центре города с грешниками и богомольцами

Одним из самых любопытных районов Казани является Забулачье — в прошлом Мокрая и Ямская слободы. Когда-то эта часть города славилась обилием культовых сооружений и набожным населением, а рядом размещались заведения с весьма сомнительной репутацией. Этим необычным местам посвящена вышедшая в свет книга краеведа Алексея Клочкова «Казань: логовища мокрых улиц». Публикуем отрывки из главы «География Мокрой слободы» (см. также части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18).

Границы Мокрой слободы

Для начала разберемся с терминологией. Во-первых, почему именно Мокрая? Тут, на мой взгляд, двух мнений быть не может, название говорит само за себя: этот район, лежавший на низшем ярусе городского рельефа, больше и дольше других частей города страдал от весеннего паводка, а в подвалах круглый год стояла вода. Здесь царили вечная сырость, плесень и топкая грязь, всегда было промозгло, зябко и неуютно. То был настоящий рассадник всяческих эпидемий в первую очередь чахотки и малярии. В этой самой захудалой городской окраине, начиная с XVII века, обитали наиболее обездоленные и униженные люди. Насчет окраины я ничуть не оговорился — удивительно, но факт: бывшая Мокрая слобода, находящаяся в географическом центре современной Казани, вплоть до возведения защитных сооружений Куйбышевского гидроузла считалась самой настоящей периферией, несмотря на непосредственную близость к Кремлю и фешенебельным районам. «Городской окраиной» называл Мокрую и А.М. Горький, да и не он один.

Во-вторых, следует различать понятия «Мокрая слобода» в широком и в узком пониманиях этого слова. Если непонятно, поясню на аналогичном примере из топонимики современной Казани. Думаю, всем без исключения казанцам знакомо расхожее прозвище «Горки», под которым (в широком смысле) обычно подразумевают гигантскую агломерацию, раскинувшуюся от улицы Даурской до проспекта Победы, если не подальше. При этом все давным-давно уже позабыли, что в своем изначальном «узком понимании» топоним «Горки» означал всего-навсего одноименную деревушку. Та же история и с Мокрой. В «узком» смысле это район современных ЦУМа, Дворца спорта и железнодорожного вокзала. Границы этого околотка в начале ХХ века были достаточно четко очерчены: с северо-востока Мокрая замыкалась протокой Булак, с юго-востока — Поперечно-Владимирской улицей (участком современной Чернышевского), с юго-запада — железнодорожной магистралью, а с севера и северо-запада крайние слободские строения выходили в заливные луга, прямо к пойме Казанки (до прихода в город железной дороги в луга выходил и северо-западный угол слободы).

По данным на 1914 год, собственно Мокрая слобода включала в себя три Мокрые улицы: Первую Мокрую (современную Коротченко), Вторую или Заднюю Мокрую (Саид-Галеева), Поперечную Мокрую (в советские годы — улицу Сакко и Ванцетти, потом — переулок Рустема Яхина), Успенскую (начальный участок нынешней улицы Московской), уже знакомую нам Триумфальную (позже Кремлевскую, потом Ново-Кремлевскую, ныне Ташаяк) и участок левой набережной Булака — от тогдашней Казанки до нынешней улицы Чернышевского. Сюда же следует отнести небольшой отрезок Варламовской улицы (Гаяза Исхаки), Владимирскую (маленький кусочек современной Московской), Владимирский переулок (Кировский), Привокзальную площадь (с 1896 года — площадь имени Сергея Дьяченко, с 1918-го — вновь Привокзальная). Была еще в районе современных стадиона и цирка необъятная Лесная площадь, являвшая собой, скорее, даже не площадь, а обширную пустошь, ограниченную с юго-востока улицей Триумфальной, а с севера и северо-востока — руслом Казанки и излучиной Булака. Об этой площади, известной только очень узкому кругу специалистов.

Вместе с тем Мокрая слобода в своем широком понимании занимала добрую половину территории, относившейся ко Второй полицейской части (на плане городской управы 1914-го года помечена желтым цветом) — ее границы были четко очерчены только с севера и северо-востока (Казанкой и протокой Булак). С юго-запада слобода ограничивалась Мочальной площадью (современной улицей Бурхана Шахиди), за которой начинался еще один «депрессивный» район — Ямская слобода. С юго-востока границы Мокрой простирались аж до улицы Большой Варламовской (нынешней Мартына Межлаука), иными словами, едва не доходили до Сенного базара. Далее начинались кварталы, хотя и относившиеся ко Второй полицейской части, но по своему национальному и социальному составу тяготеющие, скорее, к купеческой Татарской слободе.

Прошу прощения за столь пространное и даже несколько затянувшееся перечисление названий улиц, переулков и площадей. Мне пришлось проделать эту нудную работу только с той целью, чтобы у читателя в дальнейшем не возникло неуместных вопросов. Что поделаешь, время неумолимо бежит вперед, потихоньку вымывая из памяти горожан особенности старой топонимики. А ведь еще и в семидесятые годы прошлого столетия казанские старожилы прекрасно разбирались во всех топонимических тонкостях старой Казани. Так, мой дед Николай Григорьевич Кузнецов, переехавший в Казань двадцатилетним юношей еще в 1929 году (его семья бежала в город от коллективизации), уверенно называл «Мокрой» не только большую часть современного Забулачья — от цирка до Колхозного рынка включительно, но даже и территорию бывшего Прилуцкого монастыря, известного под именем «Стекольный скит».

Мокрая: противоречия и контрасты

В начале ХХ столетия Мокрая слобода являла собой район, как будто нарочно сотканный из клубка вопиющих противоречий: парадный въезд в город (вспомним про нашу триумфальную арку), и при этом — захудалая окраина (в границы города ее включили лишь в XIX веке); главный транспортный узел и отсутствие сколь-нибудь приличных дорог; большое число продовольственных и вещевых складов и вечно голодное оборванное население; близость к волжской воде (в самом прямом смысле) и острый дефицит воды питьевой; самые многочисленные церковные приходы, они же самые нищие; богатейшие домовладельцы и донельзя запущенные строения; обилие досуговых заведений и практически полное отсутствие парков и скверов; самое большое в городе количество храмов на единицу площади и при этом самый высокий процент грешников и грешниц. Этот список можно продолжать еще долго.

Если угодно, противоречие заложено уже в самом названии: несмотря на то, что Мокрую в течение трех столетий именовали не иначе, как «слободою», в конце XIX века официально она таковой не считалась. Так, перепись населения 1897 года фиксирует наличие в Казани одиннадцати относящихся к городу слобод — Адмиралтейской, Академической, Архангельской, Большой Игумновой, Гривки, Кизической, Козьей, Малой Игумновой, Новотатарской, Суконной и Ягодной — но наша Мокрая загадочным образом из этого списка выпадает.

Поражает и социальный состав населения Мокрой, вернее, территории, относившейся ко Второй полицейской части (по самой слободе данных нет, но думаю, это сильно не изменит картины) — настолько разительно он отличался от остального города. Так вот, по данным на 1916 год горожане, относившиеся к сословиям крестьян, мещан и ремесленников (их еще называли «цеховые»), составляли на этой территории не менее 98% населения (крестьяне — 74%, мещане — 17%, цеховые — 7%). При этом на долю других сословий — купечества, дворянства и духовенства приходились какие-то жалкие 2%.

Пестрота населения и ужасающая бедность мещанско-ремесленной забулачной части города сразу бросались в глаза, особенно приезжим. Между прочим, эта неприглядная особенность «главных ворот» Казани частично сохранилась до наших дней, а еще относительно недавно (до реконструкции Привокзальной площади) она была заметна даже в облике «парадных» кварталов, непосредственно примыкающих к железнодорожному вокзалу. Никогда не забуду нервной реакции одного из гостей города, которого я не так давно сдуру повез от вокзала по улице Нариманова — тот все ворчал, мол, «…что за город у вас — сплошная помойка». Можно представить себе, какой ужас творился тут еще сто-полтораста лет назад!

Границы Мокрой слободы простирались вдоль левой набережной Булака и доходили до комплекса Реального училища. Далее начинались кварталы, хотя и относящиеся ко 2-й полицейской части, но заселенные преимущественно татарами. 1914 г.

Вместе с тем при всей незатейливости и даже убогости хозяйственной, культурной и досуговой инфраструктуры пространства, относившегося ко Второй полицейской части, в начале ХХ века тут размещалась львиная доля официально зарегистрированных, полулегальных и даже вовсе нелегальных развлекательных заведений с нехорошей репутацией. Локализация в Мокрой большинства «злачных мест» с точки зрения законов логистики вполне объяснима: рядом с центром, но вместе с тем в стороне от фешенебельных дворянских и купеческих кварталов, и в то же время, все-таки, не на дальних выселках, иными словами, поближе к потенциальным потребителям «весьма сомнительных услуг» (как сказал бы Владимир Высоцкий).

Многочисленные доходные дома, принадлежавшие, как правило, очень богатым и весьма влиятельным домовладельцам, представляли собой по большей части обычные трущобы, где располагались ночлежки, притоны и прочие злачные заведения — места обитания нищих, воров, бандитов и проституток. Местные трактиры, постоялые дворы и ночлежки славились своими ежедневными и еженощными пьяными драками, поножовщиной, грабежами и убийствами. Люди здесь могли исчезнуть бесследно, как будто кануть в воду — причем зачастую в самом прямом смысле этих слов. Мокрая являла собою настоящее зазеркалье со своими неписаными законами и обычаями, тут было царство преступного мира, достойное пера Владимира Гиляровского...

Продолжение следует.
Алексей Клочков,  Реальное время