Интервью
Беседа с директором Высшей школы русского языка и межкультурной коммуникации, зав. кафедрой русского языка как иностранного, заслуженным работником высшей школы Республики Татарстан, д.ф.н., профессором Татьяной Геннадьевной Бочиной
– Татьяна Геннадьевна, позвольте поздравить Вас с юбилеем и присуждением звания «Заслуженный работник высшей школы Республики Татарстан»!
Разрешите задать Вам несколько вопросов о Вашей жизни и работе, о становлении Вас как филолога, специалиста по русскому языку как иностранному, руководителя кафедры.
И первый вопрос об истоках. О чём Вы мечтали в детстве, кем Вы хотели стать?
– Увы, но в детстве я никогда не мечтала о какой-то конкретной профессии, хотя в играх я всегда была учителем, диктовала что-то бабушке или подружкам. У меня достаточно фаталистически сложилась судьба. Жизнь меня долго вела к конкретной профессии. Так, уже со второго класса я была членом Клуба интернациональной дружбы в районном Доме пионеров, и мы тогда собирали подписи в поддержку Луиса Корвалана, собирали подарки. «Мы хотим, чтоб дети Чили в школу с ранцами ходили». До сих пор в памяти эта речовка жива.
И в студенческие годы я тоже с первого по пятый курс была членом Клуба интернациональной дружбы в КГУ и там прошла путь от рядового члена до руководителя секции, вице-президента. Даже в какой-то период была комиссаром. Когда я училась, мы даже не задумывались о том, что есть особая профессия – преподавать русский язык иностранцам. Хотя с нами уже в те годы учились иностранные студенты.
И так меня в жизни две линии вели – одна по учительской стезе, а другая по работе с иностранцами. И неожиданно они волею судьбы сошлись. После окончания университета, когда я искала преподавательскую работу, мне предложили поработать с иностранными аспирантами, «нулевиками». Тогда в КГУ еще никто не знал, как работать с «нулевиками».
– То есть Вам пришлось изобретать свою методику?
– Не скажу, что изобретала, потому что был ряд учебников. Но, конечно, тогда нас не учили особенностям преподавания русского языка иностранцам.
– Скажите, пожалуйста, почему Вы в принципе выбрали филологию? Чем она Вас привлекла? Ведь работать с иностранцами можно и по международным отношениям, может быть, на историческом факультете.
– Я поступала на филфак, не думая о том, что я буду работать с иностранцами. Просто у меня всегда было такое чувство – если я не решу, куда мне поступать, то у меня есть запасной вариант, пойду на филфак. Запасной вариант оказался основным. Я же говорю, что я фаталист.
– А когда Вы осознали, что РКИ – это именно то, чем Вы хотите заниматься всю жизнь?
– Это понимание пришло не в первые годы. Наверное, уже после защиты кандидатской диссертации, когда меня пригласили в педагогический университет именно для работы с иностранцами. Тогда, в 1993 году, я уже стала целенаправленно заниматься этим направлением, и опыт, что я успела накопить, складывался в систему.
– Вы сказали, что ваши первые студенты были из Сирии. Скажите, пожалуйста, насколько сложно было начинать работу? Может быть, вспомните Ваше первое занятие, как оно прошло?
– Не могу сказать, что это было сложно. Я была, наверное, под каким-то самогипнозом, настолько это было необычно. И у меня на занятиях был какой-то внутренний выплеск энергии. Я думаю, именно это было особенно важно в первый месяц.
И буквально уже через неделю я стала понимать, каких вопросов мне ждать от иностранцев, если я им объясняю, как, например, меняется форма существительного. Если в школе мы учили окончание -а или -я, и этого было достаточно, то у иностранцев был сразу вопрос: «А когда -а, когда -я?». Уже предвидя такие вопросы, я и стала сама искать ответы на них, потому что на филологическом факультете нас не учили этому, это совершенно другой взгляд на язык. И в первый год работы я очень многое узнала о том, как русский язык видится глазами иностранца.
Наверное, для каждого начинающего преподавателя РКИ главной нитью должна проходить мысль, как бы он сам это учил на месте иностранца: «А если я буду изучать китайский или корейский язык, мне достаточно будет этого объяснения или нет? Какой вопрос у меня появится?».
Если ты всё время ставишь себя на место человека, перед которым безбрежный океан неродного языка, который знает только пять слов, тогда к тебе и приходит вдохновение, и тогда ты понимаешь, как объяснить, например, пары глухих и звонких, если у людей нет ещё даже в принципе знания такой терминологии.
– А насколько отличаются студенты-иностранцы от наших отечественных студентов? Есть какие-то особенности, подходы?
– Здесь есть и особенности нашего отношения. Когда мы работаем с носителями языка, у нас совершенно другие требования, мы другого хотим. Для преподавателя это две совершенно разные аудитории, и он абсолютно по-разному должен вести занятие.
Я много лет работала только с иностранцами. И когда я пришла вдруг читать лекции для восьмидесяти русских студентов, то во время лекции всё время ловила себя на мысли, что я говорю уж слишком просто. Во мне привычка быть в рамках лексического минимума очень долго ещё «сидела», и потребовалось больше года чтения лекций, чтобы я начала использовать богатый репертуар языковых средств, а не тот минимум, в рамках которого мы обычно работаем в РКИ.
– А у Вас как человека, имеющего опыт преподавания РКИ, не возникало мысли, что в методике преподавания русского языка носителям есть недостатки? Не было желания внести предложения в изменение методики русского языка для носителей?
– Здесь зависит от того, какую ступень образования Вы имеете в виду. Если это образование школьное, то там, безусловно, давно требуется коррекция. Хотя бы потому, что сейчас не осталось в школах чисто русских классов, вместе учатся и билингвы с хорошим знанием русского языка, и люди, владеющие языком буквально на элементарном уровне. Естественно, в школе нужно очень солидно перерабатывать подходы и переходить на те коммуникативные принципы обучения, которые в РКИ уже совершенно естественны и, как говорится, а как же иначе? Вот в школе пока иначе.
– То есть это актуально для нашей многонациональной страны.
– Конечно. А про филологические факультеты – там совершенно другая ситуация, другой уровень знания и ступень, но и там тоже можно внести много полезного. Скажем, даже при изучении курсов исторической грамматики или истории русского литературного языка, корней современного состояния языка. Для нас, когда мы изучали историческую грамматику, тоже были откровением регулярные чередования, и мы понимали, оказывается, вот почему нас так долго мучили в школе беглыми гласными или ещё какими-то правилами, оказывается, всё это объяснимо.
В преподавании русского как иностранного очень многие вещи систематизируются уже не с точки зрения истории, когда и как это происходило, а к чему это привело. Наверное, можно внести и в обучение российских студентов эту линию: не просто истории языка, а к чему привела эта история, функциональный подход к грамматике.
– Не могли бы Вы сформулировать несколько принципов, которыми должен руководствоваться начинающий преподаватель РКИ, прежде чем приступить к этой деятельности?
– Первый принцип я уже озвучила – ставь себя на место студента, не знающего язык.
Второй, если это начальный этап обучения, нулевой, то там принцип систематичности контроля и четкой системы, когда студент знает, что каждую неделю он будет доказывать, как он научился читать и писать, выучил какую-то новую порцию слов, научился использовать в речи новое грамматическое правило. Всё-таки наши студенты – это всегда взрослые люди. И как взрослые люди они всегда ждут системы правил, потому что предшествующими этапами обучения они приучены к тому, чтобы знания были систематизированными. Конечно, есть такие люди, гениальные в смысле способности к языкам, которые, раз услышав, никогда не забудут, но основная-то масса должна видеть систему, алгоритм, исключения из алгоритма.
Если так системно работать, то результаты будут намного выше. Потому что системность и регулярность занятий, когда преподаватель задаёт матрицу, – это главный принцип.
– Татьяна Геннадьевна, в РКИ люди приходят из разных специализаций филологии. Как Вы считаете, насколько важно преподавателю РКИ быть и всесторонне образованным, и владеть иностранными языками, и, возможно, владеть знаниями по истории языка, по литературоведению?
– Конечно, очень важно. В 70-80-е годы существовало очень сильное убеждение, что лучшие РКИшники – это те, кто учился на инфаках. Но жизнь показала, что это не совсем так, потому что, зная хорошо иностранный язык, но не зная истории русского языка, теории языка, ты ничему не научишь, просто используя свои возможности для перевода.
Всё-таки уже давно используется технология обучения языку с нуля без использования языка-посредника и без родного языка студента.
– Насколько это эффективно?
– Это очень эффективно не с точки зрения лёгкости объяснения материала, а с точки зрения студента, который вынужден со своим скудным запасом слов постоянно находиться в коммуникации. И эта языковая среда интенсифицирует процесс, всё для студента происходит быстрее.
– А насколько нужно преподавателю РКИ владеть иностранными языками, даже не используя языки в практике?
– Это качество очень важно, хотя я не могу сказать, что мои познания здесь на высоте. В первые лет пятнадцать своей педагогической деятельности я активно использовала какие-то клише на нулевых этапах. Потом их оставалось всё меньше и меньше, потому что я научилась объяснять без перевода. Но знание иностранного языка важно с другой позиции – с точки зрения национально-ориентированной методики, когда преподаватель учитывает специфические особенности, лингвистические трудности для того или иного народа. Но ведь это можно узнать и из теоретической литературы. Не нужно самому владеть китайским языком, для того чтобы знать, что китайцам при вводно-фонетическом курсе нужно главное внимание обратить на оппозицию р-л и шипящих и так далее. Здесь теоретических знаний часто достаточно.
– Скажите, пожалуйста, а Вы не интересовались, кем стали Ваши ученики? Как сложилась их судьба? Вы поддерживаете контакты с ними?
– Уже достаточно много времени прошло после выпуска первых моих студентов. Конечно, лет пятнадцать после их выпуска у нас периодически были встречи и контакты. Сейчас всё это ушло далеко. Тем более, очень сильно жизнь страны и мира изменилась. Но периодически бывшие студенты проявляются, поздравляют с праздниками. У меня есть целый ряд магистрантов, у кого я была научным руководителем. С ними у нас продолжается общение, и оно уже выходит на уровень взаимодействия университетов. От личного общения мы переходим уже в профессиональное.
– К вопросу о профессиональном общении. Вы обладаете обширными научными связями с другими вузами, в том числе с зарубежными. Скажите, пожалуйста, с какими вузами Вы поддерживаете наиболее прочные контакты? И как кафедра, которой Вы руководите, воспринимается зарубежными и нашими отечественными ведущими вузами?
– Если возьмем такую страну, как Китай, то у кафедры уже более 20 лет продолжается сотрудничество с двумя университетами. Это Второй Пекинский университет иностранных языков, который потом стал называться Пекинским университетом международного обучения, и Хунаньский педагогический университет. Взаимодействие с ними начиналось с таких взаимных обменов, когда только два-три человека приезжали, потом регулярно стали приезжать группы на десятимесячные стажировки. Потом уже стали ездить не бакалавры, а магистры. На новые ступени переходит и сотрудничество. С Пекинским университетом у нас уже два года работает программа двух магистерских дипломов. Сейчас к нам уже преподаватели приезжают и на научные конференции, и на стажировки.
Также мы имеем длительную историю сотрудничества, уже более 25 лет, с Гиссенским университетом имени Юстуса Либига. Это и научное сотрудничество, и работа наших преподавателей там на постоянной основе в течение двух-трёх лет, и наши краткосрочные поездки для чтения лекций, и традиционные месячные курсы для студентов.
Конечно же, есть и контакты с другими университетами мира, они разные. Из самых молодых и перспективных контактов можно назвать Евразийский национальный университет имени Гумилёва в Астане. Всё началось с того, что нас пригласили быть соорганизаторами в международной студенческой онлайн-конференции, теперь уже состоялось пять таких конференций. В этом году к нам приезжали их магистры на 10-дневную стажировку, а мы на их базе проводили экспедицию «Послы русского языка в мире». Мы активно сотрудничаем в совместных публикациях, коллеги принимают участие в нашем проекте по ФЦП «Русский язык», то есть контакты самые разноплановые, связи очень серьёзные, и это не всегда связано со студенческим обменом.
– Татьяна Геннадьевна, у Вас огромный список научных и методических трудов, учебников. Какое направление в РКИ Вам наиболее близко, интересно?
– Очень много лет я преподавала практику речи для высоких ступеней (В2 и выше). И пособие, которое я разработала, которое отвечает требованиям для сдачи ТРКИ, – это мне, конечно, было интересно. Но я вспоминаю первые свои 20 лет профессиональной деятельности – это, конечно же, работа с нулевиками. И грамматику я часто тоже вела с большим удовольствием на всех уровнях. Тот, кто прошел через нулевые группы, может в РКИ всё.
– А по какому принципу Вы работаете над написанием учебника?
– Здесь принцип такой: материал нарабатывается в процессе занятий с конкретной группой, иногда в течение нескольких лет. Наверное, это лучший путь – от практики к учебнику. Хотя у нас был и другой опыт – самое первое большое учебное пособие «Город и люди» (тогда это было на кафедре русского как иностранного в ТГПУ), которое мы создавали к конкретной дате 1000-летия города. Тогда мы сначала вместе создали концепцию, определили, кто чем будет заниматься, и потом уже подбирали материал к каждой теме.
– Скажите, а какой за годы Вашей деятельности у Вас был самый амбициозный проект?
– Не знаю. Мне кажется, я человек не очень амбициозный. Проектная деятельность – это более современные веяния. Раньше мы никогда не делили свою деятельность на проекты. Мы работали фундаментально: у нас есть группа, и мы должны её чему-нибудь научить, и это не значит, что мы делим этот процесс на несколько проектов. Конечно, сейчас кафедра осуществляет много проектов. Но, даже когда мы писали коллективный учебник, мы не думали, что это проект, для нас это было естественной частью работы. И только потом, когда мы его сделали, мы поняли, что это было такое отдельное, имеющее значение самости, направление работы. Уже с позиций прошлого я понимаю, что это было проектом. Вот молодёжь, она уже изначально работает по проектам: вот мы собрались, у нас группа, вот такой-то проект будем делать. А раньше часто это рождалось естественным путём, и только потом, когда это уже было наработано, выливалось уже в специальный проект.
– Татьяна Геннадьевна, руководить людьми – это непростой ежедневный труд, и у Вас большой опыт работы в должности заведующего кафедрой. Расскажите, пожалуйста, о Вашей работе на кафедре в университете. Как Вы пришли к карьерному успеху, и сложен ли был путь к нему?
– Пришла, пройдя все ступени: от работника канцелярии, лаборанта в течение четырёх лет на кафедре, аспиранта, ассистента. И старшим преподавателем была, и доцентом. Я не скажу, что это была такая карьерная удача. Скорее, это был результат того, что всё время я работала в одном направлении.
– А в чём, на Ваш взгляд, заключается главная роль руководителя?
– Сейчас, наверное, самое важное для руководителя – это чтобы все члены его коллектива сами захотели сделать то, что нужно коллективу. Потому что просто дать задание – этого мало. Надо всегда понимать, кому будет интересно делать это задание и кому оно соответствует по личным интересам и личному опыту. Если так удачно «попадать», то тогда всё получается в коллективе. Помните салон Анны Павловны Шерер, как она руководила этим процессом, незаметно для всех: подходила, говорила слово, и тональность разговора изменялась? Наверное, главное искусство руководителя в том, чтобы видеть человека, его потенциал.
– А каковы Ваши жизненные принципы, и как Вы руководствуетесь ими в работе? Есть ли вещи наиболее значимые с точки зрения взаимоотношений людей? В плане личного мироощущения?
– Наверное, во взаимоотношениях людей самое ценное – это искренность и надёжность. Честность в отношениях – это и есть самое важное.
– Ну и в заключение, поделитесь, пожалуйста, какими-то интересными или забавными, курьезными случаями из вашей практики.
– Знаете, это как анекдоты, они всегда приходят на память по ситуации. Ну, вот случай. Мы со студентами ездили в студенческий лагерь с ночёвкой. И вот тогда я с удивлением узнала, что мы печём в костре картошку, а немцы лук. Это для меня было очень удивительно. Но больше, на всю жизнь, запомнилось, хотя уже 30 лет прошло, как мальчик семантизировал слово «вобла». Это так красиво. Он сказал: «Вот я видел, здесь продают, не знаю слово – это “рыба-солнце-соль”». Это не западное мышление, больше восточное, где иероглифы комбинируются, хотя сам он из Германии, причем такой автодорожник, технарь. Это очень поэтично и точно, понятно и красиво.
