"Поддержать молодых ученых в России". Нобелевский лауреат — о новой научной премии "Сбера"
"Сбер" 14 сентября объявил об учреждении в 2021 году новой российской научной премии, ориентированной на российских и иностранных ученых, которые внесли значительный вклад в развитие науки и технологий и продолжают активную научно-исследовательскую деятельность, связанную с российскими организациями. О целях и задачах новой премии, российской и мировой науке и о своей текущей работе рассказал сопредседатель комитета премии, Нобелевский лауреат по физике Константин Новоселов.
— А зачем нужна новая научная премия? Разве недостаточно тех, что уже есть сейчас в России?
— Давайте начнем издалека. Что вообще нужно, чтобы делать хорошую науку? Разумеется, все сразу же скажут, что нужны хорошее оборудование и образование. Но на самом деле необходимо, чтобы у ученых, что называется, глаза горели. То есть был энтузиазм. Чтобы о науке думалось круглые сутки, а не строго в рамках рабочего графика. Как купить или создать оборудование — это мы знаем. Умеем хорошо организовать учебные процессы. Но вот как поддерживать энтузиазм в науке, особенно у молодых ребят? Ведь сегодня соблазнов много. Молодым ученым можно уйти из науки в технологический бизнес, да куда угодно. Сегодня самое важное — это поддержать молодых ребят в России, тех, кто занимается наукой, чтобы они видели, что про них знают, про них помнят, их труд ценен, и всем очень интересно, что они делают.
Важно, что премия поддержит их не только материально. Хотя материальная составляющая, конечно, важна. Кстати, размер премии — 20 млн рублей на каждого номинанта
— На премию могут претендовать только российские ученые?
— То, что мне очень нравится в премии "Сбера", — это поддержка ученых, которые работают в России, тех, которые связаны с Россией, и тех работ, которые были выполнены в нашей стране. Это очень важный факт. Мы всегда говорим про утечку мозгов. Такая проблема есть, но она есть не только в России — она есть и во всех других странах. И в принципе это даже неплохо, что люди куда-то едут и чему-то учатся. Это замечательно!
Плохо, когда утечка не компенсируется обратным процессом — либо возвращением ученых, либо приездом иностранных ученых в Россию. В странах с развитой наукой эти два процесса друг друга компенсируют: все ездят, все работают по всему миру, набираясь опыта, изучая новые техники, общаясь с коллегами. В России этот процесс не так сильно развит, и тот факт, что мы поддерживаем ученых в глобальном смысле, — это очень правильно.
— По каким научным направлениям будет присуждаться премия?
— У нас ограничений практически нет. Будет три направления, мы решили сделать очень большой охват. Номинация "Физические науки" — это, разумеется, физика, опять же, в глобальном смысле, но есть там и химия, и наука о земле, и астрономия — все, что вы сможете придумать. Затем "Науки о жизни" — биология, сельскохозяйственные науки, медицина. И наконец, номинация "Цифровая Вселенная" — это математика, включая прикладную математику, computer science и тому подобное.
Но в принципе я уверен: если будет хорошая научная работа и она не совсем попадает под какую-то номинацию, мы ее все равно не пропустим
То есть идея у нас, конечно же, не классифицировать науки, а поддерживать молодые таланты, которые активно работают в науке и производят что-то очень интересное.
— Кто будет отбирать потенциальных лауреатов? Каков процесс отбора?
— Я могу вам рассказать, как это технически планируется. Распорядок таков: мы приглашаем ограниченное количество номинаторов, которые присылают нам заявки с кандидатами. Далее используем экспертное сообщество, которое дает рекомендации и оценивает работы: насколько они важны, интересны, насколько прорывные. В каждой номинации создаются ученые советы, порядка 15–20 человек: профильные ученые и представители индустрии high tech. Советы займутся формированием шорт-листов кандидатов по номинациям на основании экспертных заключений. В итоге шорт-листы рассмотрит комитет премии, который определит лауреатов. Комитет будет состоять из авторитетных ученых и специалистов.
— Оценивать лауреатов, оценивать заявки, работы будут ученые российские или это будет микс европейских и российских?
— В принципе на данном этапе мы решили ограничиться российскими членами ученых советов и комитетов. Чтобы не ограничивать язык при подаче на номинацию, можно будет подать работы и на русском, и на английском. Но, опять же, хотелось выйти, с одной стороны, на международные экспертные советы и экспертную базу, но с другой стороны, не хотелось ограничивать людей, которые делают интересные работы, скажем, по экономике в России. Самое главное — это не пропустить интересного ученого, который работает в нашей стране.
— Будут у премии возрастные ограничения или какие-то иные?
— Разумеется, мы не ставим никаких возрастных ограничений, но мы хотели бы, чтобы ученый продолжал работать. То есть мы хотим поддерживать активных ученых. Опять же, при всем уважении к корифеям, мы считаем — сейчас важно поддержать тех людей, кто активно работает, кто находится на пике научной формы, и мы будем ориентироваться на это.
— Вы же знаете, что есть пока еще довольно-таки много российских ученых, которые не публикуются в мировых реферируемых журналах первого, второго и третьего квартилей. Здесь будет какая-то сегрегация или нет?
— Я знаю прекрасно, какие статьи публикуются в Nature, Science и в других журналах. То есть отбора по журналам у нас, разумеется, не будет. Мы будем смотреть на то, насколько активны люди в науке сегодня. Если вы начинаете новое направление, то, как результат, часто появляется не одна статья, а целая серия. Но, скажем, если попадется математик с какой-то очень интересной работой, и она у него одна — значит, мы выделим его.
Научная составляющая для нас — это прерогатива, и мы ни в коем случае не будем смотреть только на индексы и на качество журналов
Мы надеемся, что экспертное сообщество в России достаточно грамотное, чтобы оценить именно науку, а не публикационную деятельность.
— Вам коллег оценивать не страшно?
— Когда мне предложили эту идею, мне стало немножко страшно, потому что оценивать коллег — это действительно всегда крайне неприятно. Я могу оценивать свою работу, но оценивать работу коллег никому не хочется. Поэтому я отдаю отчет, что это будет очень сложная работа, но, с другой стороны, мне кажется, она нужная и своевременная. Я считаю, что эта инициатива "Сбера" очень правильная.
— Скажите, а вы так специально подгадали под Год науки и технологий в России с объявлением о новой российской премии или просто совпало?
— Ее стоило объявить еще раньше. Мы с Германом Оскаровичем [Грефом] стали общаться недавно, и видимо, через наше общение идея премии и пришла. Хотя, скорее всего, она потихонечку в "Сбере" вынашивалась, и наше общение с ним послужило триггером. Поддерживать науку нужно все время.
— Когда будут объявлены первые лауреаты: в 2022 году или в конце 2021 года?
— Отбор уже начался, он будет продолжаться весь 2021 год. Это очень сложная и кропотливая работа. Оценка экспертов — это только малая часть конкурсного отбора. Каждая кандидатура будет обсуждаться всесторонне несколько раз на разных уровнях. Мы надеемся закончить работу в начале 2022 года и в марте объявить результаты. Сейчас идет очень активная работа по всем направлениям, я думаю, мы все должны успеть.
— А как у вас идет собственная работа по изучению перспектив применения графена в различных микроэлектронных устройствах?
— Честно скажу, я графеном и применением графена в последнее время занимаюсь все меньше. Развитие технологий графена и его применение сейчас идет своим чередом, хайп уже сошел — он не мешает. Поэтому то, что мы видим, — это взвешенные работы, где графен используется действительно потому, что он для какого-то приложения нужен или абсолютно необходим. То есть мы уже сейчас видим очень много устройств, где графен применяется: это и композитные материалы, и электроника. Если у вас есть автомобиль Ford, то вы, скорее всего, графен используете. Мы знаем, что и Samsung, и LG, и ряд японских компаний какую-то работу с графеном проводят. Но как там дела продвигаются, мне, если честно, сказать сложно. Графен уже ушел в область технологий, а компании с нами сильно не делятся своими прорывами. Но, опять же, появляются новые направления: сейчас очень активно идет работа по аморфному графену, по аморфному гексагональному нитриду бора для суперконденсаторов в Японии.
— Каким вы видите будущее многослойных муаровых гетероструктур из двухмерных материалов?
— Это новое направление в науке и, конечно же, очень интересное и многообещающее. Я ничего сейчас не буду говорить про применение. Даже сейчас не могу представить, для чего это могло бы быть нужным. Но для науки это бесценный объект, потому что вы можете контролировать очень много параметров. Точно так же, как графен стал очень интересным объектом для физики, так и с муаровыми системами — у нас появляется новая структура, где мы можем контролировать взаимодействие и получать новые состояния вещества. То есть для физики, мне кажется, это направление будет активно еще следующие 10–20 лет точно, а скорее всего, гораздо дольше.
— Приблизят ли опыты с этими многослойными материалами создание комнатных сверхпроводников, способных работать при нормальном атмосферном давлении?
— Непосредственно создание таких сверхпроводников вряд ли приблизят по вполне фундаментальным причинам. В ван-дер-ваальсовых гетероструктурах взаимодействие очень слабое, поэтому все эффекты наблюдаются при низких температурах. А вот понимание природы сверхпроводимости — вполне.
— Над чем сегодня лично вы работаете в науке?
— Некоторое время назад я переехал в Сингапур и начал организовывать там центр по созданию умных функциональных материалов. Графен все равно полностью не отпускает — уж очень много там чего интересного происходит. Но я стараюсь, чтобы больше половины моего времени уходило на совершенно новые проекты. Это в основном физика материалов в неравновесных состояниях. Мы пытаемся делать материалы, которые обладают памятью, могут подстраиваться под окружающие условия, менять свою конформацию в зависимости от внешних условий.
