Абсолюта нет: ни в красоте, ни в свободе, ни в аналитике

 Сегодня в обществе складывается четкий и очевидный стереотип о том, что журналистика уже не журналистика, а расплывчатая деятельность, где журналисты перестают быть журналистами, в информации не остается и доли правды, а профессионализму российских работников СМИ доверять не стоит. Развеивает стереотипы и рассказывает о современных тенденциях журналистики нашей страны, а также о красоте, войнах и книгах экс главный редактор «Новой газеты в Петербурге», шеф-редактор издания «Фонтанка.ру», в прошлом корреспондент Агентства журналистских расследований, а сегодня заместитель шеф-редактора электронной газеты «БИЗНЕС Online», историк, литератор Валерий Береснев.

- Почему Вы стали работать в «БИЗНЕС Оnline»?

- Многие задают такой вопрос. Московская и петербургская журналистика при всех своих неоспоримых достоинствах -  механистичная журналистика. Я работал в петербургской журналистике около 12 лет. В конце концов, я почувствовал, что мне это приелось. Более того, петербургский рынок медиа – это своего рода личные владения, «феоды», которые четко распределены между местными «феодалами». Все замкнуто на двух-трех людях. Это в принципе неизбежно в таких крупных городах с региональной судьбой, каким является Петербург. В Москве выбор «феодалов» больше, но модель действует та же. Палитра СМИ немного пестрее и разнообразнее. Но, если ты на этом рынке пытаешься играть по собственным правилам, а не по тем, которые тебе навязывают, то наступает момент, когда, если ты не сумел отстоять свое право, к примеру, на 4-е место в этой компании трех «феодалов», нужно с этого рынка уйти.

- В Казани есть право быть четвертым?

- В отношении Казани таких планов нет. Но перспективы российской журналистики, по моему мнению, сосредоточены в регионах. Здесь меньше «снов Веры Павловны» и опасных мифологем, свойственных общественному сознанию двух, так называемых, российских столиц.  

Я думал: заниматься наукой (и сделал в этом направлении некоторые шаги) или просто перейти на работу в какое-то московское СМИ. Время этого выбора совпало с предложением, прозвучавшим со стороны «Бизнес online». Я ознакомился с тем, что это за издание. Приехал сюда в первый раз, поговорил с руководителем, и мы попробовали оценить возможные перспективы такого сотрудничества. Решили, что стоит попробовать.

Это действительно уникальное издание. На региональном уровне сформировалось совершенно высокопрофессиональное СМИ с хорошим потенциалом, с далеко не провинциальной въедливостью, со своей концепцией и взглядами на Россию и Татарстан. Это уникальное явление на фоне достаточно однообразных по стилю и тону масс-медиа. Это как раз к вопросу о региональной журналистике, которая должна, как мне кажется, выходить на московский и петербургский медийный рынок и диктовать там уже свои правила. Формировать журналистику другого типа: не интеграторскую, не механистичную, а журналистику реальных дел и реальной жизни.

Рынок масс-медиа работает по очень жестким правилам. Эти правила не менее жесткие, чем правила экономики, и, может быть, даже не менее жесткие, чем понятия криминальных групп.

- Какой путь Вы прошли до того момента, когда Вас назвали аналитическим журналистом и когда Вы сами себя признали аналитиком?

- Признать самого себя аналитиком довольно нескромно, наверное. Что касается профориентации, это происходит практически сразу. Когда человек приходит в редакцию, становится понятно, в каком жанре ему комфортнее работать. Если у него есть некий «верхушечный» взгляд на события, не поверхностный, а способность хотя бы немного приподняться над схваткой, то, наверное, ему будет сподручнее работать в аналитике.

Но чистой аналитики не существует. Чистая аналитика интересна только специалистам, которые отслеживают рынки, некоторые направления и течения современного искусства, политики, экономики… Но это не та аудитория, за которую нужно обязательно положить свою жизнь. Для той аудитории, которая будет тебя  читать, интересно именно смешение жанров, журналистская эклектика. Когда репортаж с места событий, попытка обобщения, авторский взгляд, личные ощущения корреспондента, допустимые описания с изобразительными элементами, которые укрепляют материал и позволяют читателю прочувствовать события -  объединяются в одной статье.

- В «БИЗНЕС Online» это реально?

- Пока иногда получается.

- Есть какое-то главное требование к журналисту, профессионально работающему в смешении жанров?

- Нынче самым второстепенным фактором в журналисте является язык. Смотрят на то, как человек умеет добывать информацию, как он ее аккумулирует. Изложение является абсолютно вторичным - дескать, на это существуют редакторы. Я думаю, что это неправильно. Журналист – это работник слова. У него должен быть язык - не обязательно Чехова или Пушкина, но, как минимум, хороший литературный язык, поскольку во многом от этого зависит восприятие материала.

Я всегда ждал от своих журналистов хорошего языка. Это одно из главных требований. Оно не заключается в том, чтобы по 30 раз переписывать материал, я иногда сам это делаю за своих авторов. Но для того, чтобы аналитика была востребована, журналист должен изъясняться понятно. Язык - это тот камень, которым пренебрегли строители, но он оказался во главе угла. То, что забывают за журналистикой фактов, является на самом деле краеугольным фактором в восприятии материала и его «рейтинговости».

В российской журналистике, кстати, очень много хороших «перьев». Больше, чем в зарубежной, где индивидуальность нивелирована. Поэтому, я думаю, что это требование не жесткое и не фантастическое. При этом в новостной журналистике есть люди, которые вообще не в ладах с языком. Зато новости - их стезя. В жанр публицистики и аналитики должен идти человек хотя бы с минимальными литературными способностями.

- Как в себе развить способность мыслить и выкладывать это на лист?

- Это приходит. Разумеется, есть какие-то свойства таланта. Развить можно. У меня были журналисты, которые писали очень коряво. Я даже думал, что они никогда не станут нормальными журналистами. Через какое-то время это были уже абсолютно неузнаваемые перья - люди, которые пишут виртуозно, пишут так легко, как дышат. Человек должен поймать ритм. Как в спорте, как в любой профессии. Когда журналист ловит ритм, его язык становится естественным.

- Что Вы считаете красивым?

- Ну, что мужчина может считать красивым? Конечно, женщину. Красота - это образ, который подразумевает под собой не только физическую привлекательность. Нужно уметь отличать красоту.

Человек может быть красив хотя бы потому, что у него есть внутреннее обаяние, эманация его свойств характера, ума, интеллекта. Это свойственно очень многим публичным людям. Многие из них обладают изъянами во внешности, диспропорциональными физическими качествами. Как известно, Наполеон был маленького роста. Не будем экстраполировать это на современную политическую реальность. Тем не менее, эти люди добиваются каких-то успехов. И не в последнюю очередь, благодаря внутренней энергетике. Поэтому красота, конечно, не лежит только в каком-то визуальном восприятии. Вообще красота входит в христианскую триаду: Добро, Красота, Истина. Красота – это Святой Дух. Это что-то неуловимое. Это то, что окружает всех нас.  Это некое субстанциональное начало, которое, я думаю, свойственно материи как таковой. То есть, мир красив. Практически все, что нас окружает, красиво.

- Недавно в КФУ был объявлен литературный конкурс, суть которого - написать эссе или сочинение на тему 70-летия Победы в Великой Отечественной Войне. И я задумалась над тем, почему мы циклично возвращаемся к истории, войнам, в частности. Что Вы, как историк, думаете по этому поводу?

- Отсутствие войн – это пока из области фантастики, наверное.  Со времен античности мы живем в рамках гомеровской модели истории: «Илиада» - война, «Одиссея» - мир, скитания и томление духа. По крайней мере «Война и мир» Л.Н. Толстого только подтверждают эту античную формулу. Толстовскую «войну» обычно читают мальчики, «мир» - читают девочки. Поэтому я понимаю вашу веру в мир.

Существует множество теорий о происхождении войны: от теории Карла Маркса до представлений о войне в христианской, исламской или буддийской культурах. Есть религиозное и есть экономическое объяснения войны. Мне, наверное, ближе то, которое больше задействует духовное восприятие. Первая война, согласно христианству или исламу, случилась на небе. Когда в изначальную гармонию вкралось зерно протеста. Наши первые революционеры-анархисты: Бакунин, Нечаев не стыдились щеголять афоризмом о том, что первый революционер был сатана. Первая революция тоже произошла на небе, с бунта Иблиса. Поэтому у всех войн есть некий мета прототип: война – это способ существования материи. Мы все время находимся в конфликте. И в рамках человеческой истории трудно найти этому разрешение. Поэтому остается утешаться тем, что войны бывают справедливые или даже священные, как Великая Отечественная. И возвращение к ним оправданно: особенно, когда речь идет об исторических узлах, где решался вопрос о выживании страны, ее национальном бытии.

- На сайте «tv.100.ru» размещена информация о том, что Вы писали письмо В.В. Путину, и оно было открытым. О чем было это письмо?

- Это было множество писем, и не только Путину, которые писали в свое время журналисты «Новой газеты», активисты политических партий Петербурга. Поскольку я входил в этот, так сказать, «политический бомонд», то нередко оказывался в кружке подписантов. В 2008 году, например, это мог быть конфликт с Грузией, война «08.08.08», в которой мы тоже оказались замешаны. Она по всем нам ударила. Хотя бы потому, что мы стали освещать этот конфликт с той точки зрения, с которой он не освещался в государственных медиа. Мы давали, например, трибуну грузинской общине Санкт-Петербурга. А как она реагировала на эту войну? Конечно, ей было больно. Грузины, живущие в России, не понимали этой войны. И в определенный момент нам неофициально было поставлено в вину, что мы даем высказаться противнику. Я даже впоследствии участвовал в судебной тяжбе, которая была связана с обвинением редакции в экстремизме. На тот момент мы отыграли эту ситуацию и выиграли суд, поскольку действительно не были виноваты. Я всей душой сочувствовал тем нашим солдатам, которые были в Осетии и в Грузии и подвергали себя риску. Мы просто считали возможным дать трибуну тем, кто думает иначе.

- А что скажете по ведению дела «Трех китов».

- Я не вел это дело. Его вел Юрий Щекочихин. Я лишь немного писал и высказывался об этом деле. Оно ничем не закончилось. Это было одно из первых коррупционных дел большой давности. Юрий Щекочихин тогда был заместителем главного редактора «Новой газеты». Считается, что это дело стоило ему жизни. Это было банковское дело, завязанное, как тогда предполагали, на кошельки спецслужб. Российских спецслужб, в том числе. А Щекочихин в какой-то момент просто неожиданно умер. Его болезнь развивалась настолько стремительно и была настолько редкой, что явно имела какое-то искусственное происхождение. Есть подозрения, что он был отравлен.

- Вы не раз говорили о том, что американцы любят наши расследования. Почему?

- Я сравнивал наши расследования с американскими. Говорил том, что у американцев журналистские расследования, по крайней мере, на данный момент, уже прошли свою «чикагскую», насыщенную экстремальными событиями эпоху. Преимущественно сейчас это потребительская расследовательская журналистика. Американские СМИ расследуют, как соотносятся марки тех или иных сотовых телефонов, какая стиральная машина лучше, какие порошки лучше всего отбеливают. Такая журналистика и у нас есть на самом деле. Она уже перекочевала к нам. Но в этом плане, мне кажется, американцам скучно жить. (Улыбается.) И то, что происходит в России, для американца весело.

Так же, как и для жителей Финляндии. У финнов в стране ничего не происходит, и им от этого хорошо. Я им завидую. Зато иногда интересно включить по спутниковой антенне «Россию», как другие включают криминальный сериал. «Ого, как там интересно на самом деле!» Хорошо, что ты сидишь дома, у тебя мягкое кресло, ты потягиваешь пивко или пьешь более невинный напиток, жена и дети рядом. А где-то там стреляют, погибают люди, где-то там Украина, где-то на улицах марши, бунты, политические убийства…

В этом плане Россию любят, да. Но это любовь телезрителя. Это любовь наблюдателя.

- Почему на протяжении всей Вашей журналистской деятельности ВЫ говорите то, что говорите?

- Журналист, как и актер,  – это профессия не самостоятельная. Если актер играет чужие души, то журналист тоже постоянно проживает чужие жизни. Жизни своих персонажей. В каком-то смысле это профессия напоминает писательскую, но писатель – полный владелец своих выдуманных душ. Он, как правило, полновластный хозяин созданных им судеб. Что касается журналиста, он имеет дело с реальными судьбами. И над ним есть редактор. Если журналисту удается проявить какую-то долю своего мироощущения – это уже хорошо. Поэтому журналистика имеет некий авторский отпечаток. Но не более.

В журналистике очень сильна обратная реакция. Здесь нельзя писать только то, что ты думаешь и считаешь нужным. Если, например, ты считаешь, что на твоей стороне правда, но кому-то от твоей правды будет хуже, или если ты воспользуешься информацией, которая пришла к тебе от человека, который при этом рисковал своей головой, ты отвечаешь, в том числе и за него, и за тех, по кому это еще ударит. Сложно постоянно чувствовать себя раскованно. В этой профессии нельзя позволить себе такой роскоши.

- Что посоветуйте читать и смотреть?

- Если говорить о масс-медиа, есть утренний читательский моцион, по крайней мере, для людей, которые работают в журналистике. Он предназначен для того, чтобы оценить картину дня и понять, в каком информационном потоке ты сегодня будешь находиться. Но не нужно этим увлекаться. Я просматриваю, условно говоря, ряд либеральных ресурсов: «Newsru.com», сайт «Новой газеты», «Эхо Москвы», сайты консервативного плана: газеты «Завтра», просматриваю даже сайты Новороссии. Среди них есть очень любопытные ресурсы. Абсолютно эксклюзивная информация, которая поначалу не выходит за пределы этих медиа. А также взвешенные «срединные» издания: «Известия», «Ведомости». Такой вот стандартный набор, может быть.

Я не читатель «Комсомольской правды», «Московского комсомольца», «Lifenews». Но у них есть своя аудитория, и как коллеги, они, естественно, достойны уважения.

Что касается круга чтения вообще, то журналист должен все-таки много читать. Не только лишь тренинговую литературу по журналистике, потому что, так или иначе, это очень узко специализированная литература, и ни свой язык, ни свою культуру журналист не сформирует по этим книгам. Хотя эти книги необходимы ему. В 90-е годы была популярна книга Д. Рэндалла «Универсальный журналист». Весьма хорошая книга, написанная журналистом, который часто появлялся в России, имел российский опыт работы. Потом стали появляться пособия отечественных авторов. С ними, безусловно, нужно быть знакомыми, но не стоит ими увлекаться. Читайте классику. Старую добрую русскую классику. Это абсолютно нормально и очень хорошо. И, как правило, помогает выработать не только язык, но и почувствовать особенность российской культуры, ее земные корни, ее практический идеализм и реалистичность в хорошем смысле этого слова.

Что касается иностранных авторов, то у меня был приятель  американский журналист Дэвид Саттер. Правда, в прошлом году его запретили к въезду в Россию за то, что он не совсем хорошо высказался о нашей Олимпиаде. Но это очень добросовестный, русский по своему складу характера журналист, который, еще начиная с 70-х-80-х годов, ездил в Советский Союз как корреспондент «The Wall Street Journal», «Financial Times» и издал ряд, на мой взгляд, хороших книг о российской истории, журналистике, политической мысли, которые уже переведены на русский язык. Это тот коллега, которому я доверяю. Я с ним не во всем согласен, но он  мной вполне уважаем, несмотря даже на ремейк холодной войны, которая сейчас разворачивается между нами и Соединенными Штатами.

Кроме того, я люблю смотреть телевизор. Многие журналисты считают, что телевизор – это для среднестатистического человека. А чем плох среднестатистический человек? Он твой брат и друг, сосед. Я знаком со многими телевизионными журналистами. Телевидение в России, на самом деле - не рассчитано на «мусорный уровень». Это хорошее профессиональное телевидение. У нас на «Первом» и «России» огромное количество серьезных документальных фильмов, которых нет на европейском телевидении. Более того, они идут в прайм-тайм.

Есть региональные каналы, которые я тоже с удовольствием смотрю. В Петербурге есть «100тв» - достаточно бойкий канал, и общественное телевидение, которое называлось «Вот». Канал был не весьма профессионален, но тоже очень живой. Интересно было принимать участие в его работе.

Любопытно иногда включить телеканалы Татарстана, чтобы почувствовать местную специфику. Не вся лента новостей воспринимается на одном дыхании, но есть сюжеты, которые сняты достаточно профессионально.

Что смотреть, а что не смотреть – абсолютно дело каждого. Я обычно не табуирую для себя просмотры. Каждый формирует это для себя. Я думаю, что российское телевидение достойно того, чтобы мы его смотрели. Более того, мы его недооцениваем.

- Также Вы говорили о том, что ток-шоу – совершенно не аналитика.

- Ток-шоу просто далеки от нашей культуры. У нас всегда была некая культура публичной речи. Мы не болтливы, как французы, и знаем вес слова, сказанного прилюдно. От народных сходок до первых российских парламентов - у нас была традиция уважать чужое мнение. Но ток-шоу его не уважает.  Особенно, если ведущий не способен держать своих спикеров в узде. Здесь прав тот, кто громче кричит и кто больнее уязвит собеседника. Это, к сожалению, такой «оголтелый базар», где очень трудно услышать или найти рациональное зерно. Но ток-шоу тоже полезны. Во-первых, у них хороший зрелищный эффект. Как правило, смотреть на дерущихся и краснеющих людей интересно. Во-вторых, каждый худо-бедно успевает выкрикнуть свою позицию. Это не аналитика в том плане, что ток-шоу никогда не выработают ничего полезного, потому что в споре, как известно, не рождается истина. Истина рождается в тиши кабинетов или в каком-то контакте единомышленников. А здесь - это просто интересное шоу, которое идет в прайм-тайм, но не имеет никакого отношения к аналитике.