Ч3.О кризисе, структурных проблемах, Давосе, хоккее, недвижимости и юбилее
Ч.3.О кризисе, структурных проблемах, Давосе, хоккее, недвижимости и юбилее
— Оставим студентов и вернемся к проекту бюджета. Как вы перераспределили бы расходы по статьям?
— Во-первых, увеличил бы их общий уровень хоть на полпроцента ВВП. Примерно на 500 миллиардов дополнительно.
— Госдолг подрастет до 21 процента…
— Это не трагедия. Нормально. Можно поглубже запустить руку в Фонд национального благосостояния. Напомню, в кризис 2008–2009 годов мы потратили более половины Резервного фонда, с 4 триллионов рублей он уменьшился до 1,8 триллиона. Сейчас же ФНБ почти не трогали, хотя в начале 2020-го в него перечислили еще 3,3 триллиона рублей. Надо тратить, но не разово, а немножко изменив бюджетное правило.
Кстати, в следующем году бюджет в виде исключения хотят увеличить почти на 900 миллиардов рублей. Это планируется сделать за счет дополнительного заимствования, что абсолютно оправданно.
— А то, что опять собираются повышать налоги и акцизы?
— Вот к этому отношусь весьма сдержанно, скорее негативно. Не говоря уже о том, что в 2018 году правительство пообещало президенту не повышать налоги в течение шести лет. И касалось это всех налогов без исключения.
Что касается акцизов, их можно каждый год повышать на уровень инфляции. Это допустимо. Но не на 20 процентов, как сейчас на сигареты. Есть риски увеличения контрафакта и контрабанды, опять станет выгодно ввозить сюда серую продукцию. А у нас граница весьма прозрачная, особенно со странами ЕврАзЭС, где производят товар с меньшими акцизами.
Безусловно, сейчас сложное время для экономики, но, повторяю, у нас накоплены неплохие ресурсы. И есть запас заимствования. Я бы шел этим путем
Это касается и помощи государства населению и бизнесу во время пандемии. Процент поддержки у нас составил около 3,9 процента ВВП, включая гарантии и налоговые льготы. Думаю, могли бы иметь выше процента на полтора-два ВВП. Справились бы без особых сложностей. Абсолютно достойно и восполнимо, сообразно и пропорционально кризису.
— А как вы объясняете то, что наша экономика падает мягче, нежели в других странах? Ловкость рук Росстата?
— Ну статистику тоже надо будет проверять. Допустим, в 2018 году экономический рост пересчитывался три раза в сторону увеличения…
Но у того, что падение российской экономики не столь травматично, есть и объективные причины.
Во-первых, у нас меньше сектора услуг и туризма, которые более других пострадали в мире за время пандемии. Их доля в России ниже, чем в любой европейской стране, США или Канаде.
Во-вторых, у нас больше добывающих, перерабатывающих компаний с непрерывным циклом, который не останавливался.
И в-третьих, представителей малого и среднего бизнеса — а они тоже очень сильно пострадали — в нашей стране поменьше, чем в других.
Эти факторы повлияли на то, что кризис у нас оказался мягче.
Скажем, если в Северной Италии промышленность стояла два с половиной месяца, то даже в Москве, где весной была самая сложная ситуация с коронавирусом, стройки останавливались на пару недель.
— Новый локдаун возможен, на ваш взгляд?
— Глобального карантина, думаю, не будет. Многие страны уже не пойдут на такие меры. И пандемия оказалась не столь разрушительна, и общественное мнение склонилось к тому, что лучше работать, чтобы не дать экономике загнуться. Соблюдая меры предосторожности, но работать.
Да и национальные медицинские системы настроились, у них появился опыт. Теперь понятнее, как бороться.
— Что COVID-19 поменял в работе Счетной палаты?
— Весной мы 80 процентов деятельности перевели на удаленку. На службу выходили только те, кто участвовал в конкретных проверках или обслуживал секретные документы, которые нельзя выносить из здания.
— Много проверок пришлось отменить?
— Нет, в основном отложили их или проводили в более сконцентрированном, сжатом виде. Кроме того, добавились проверки по выплатам врачам, покупке аппаратов искусственного дыхания, выдаче гарантий пострадавшим предприятиям.
— Михаил Мишустин сказал, что экономика прошла по грани. И расслабляться рано.
— Да, антикризисный план сохраняется, до февраля 2021-го действуют механизмы с отсрочкой налогов пострадавшим компаниям, дополнительно выделяются средства регионам, продлеваются выплаты врачам и семьям на детей.
Думаю, правительство вполне справляется с ситуацией, хотя, повторяю, нужно было больше выделять ресурсов. Других серьезных претензий у меня нет. Те решения, которые принимались, энергично и активно дополнялись в зависимости от того, что происходило в экономике и стране в целом. В данном случае Россия показала себя в борьбе с пандемией не хуже, чем другие государства
Но не надо забывать и о том, что коронавирус не отменил ни экономических, ни экологических проблем, ни санкций против России. И они продолжают наносить нам урон.
Даже когда мы ограничиваем завоз так называемых санкционных товаров и открываем производство внутри страны, количество потерь наших компаний превышает положительный эффект. Кто-то выиграл, но другие проиграли. А главное — это долгосрочные последствия для России, поскольку ограничен приток современных технологий. Это, к сожалению, чувствительно.
Сегодня никто в мире не может производить абсолютно все, слишком стремительно идет прогресс. Выручает кооперация, страны обмениваются достижениями, технологиями. Мы тоже завозим ключевые товары и компоненты, особенно высокотехнологичные. В этом смысле санкции на импорт такой продукции болезненны и долгосрочно разъедают экономику, не давая нам необходимого темпа развития.
Сейчас Россия отстает от США по производительности труда в два раза, от европейских стран — более чем в полтора. К сожалению, дистанция может увеличиться, хотя она уже критична. Мы не самые передовые, и нам будет сложно догонять
Часто говорю о структурных проблемах в нашей экономике. Сколько, по-вашему, в России компаний, которые осуществляют технологические инновации?
— Раньше вы называли цифру — 8 процентов.
— Сейчас новая методика вышла, теперь их уже 20.
— Путин ставил задачу довести до 50 процентов.
— При этом доля не меняется на протяжении десяти лет… Что мешает инновациям? Недостаток конкуренции, засилье компаний с государственными преференциями, которые не имеют достаточных стимулов для развития новых продуктов и технологий. Кроме того, требуется современное регулирующее законодательство. У нас обычно оно идет вслед, а должно опережать, помогать развитию. Увы, никуда не делась недостаточная компетенция выпускников наших школы и вузов. Отсталое образование — за исключением нескольких элитных университетов — серьезная проблема. Ведь производительность труда в экономике обеспечивают именно рядовые университеты областных центров. Они заметно уступают по качественной подготовке (особенно по инженерным специальностям) от того, что делают в среднестатистическом университете даже Восточной Европы.
— Окукливаемся?
— Есть такая проблема. Помогают международные связи, обмен студентами, преподавателями, лучшими практиками. Китай, кстати, по этому пути идет активно. Там создают филиалы американских, европейских университетов. Есть и наш МГУ, где преподают на русском языке.
— А международные организации работают? Их функции остаются прежними?
— ВТО сейчас переживает большой кризис. Давно не принимаются важные решения. Что-то блокирует Европа, занимаясь протекционизмом своих производителей. Но гораздо больше вреда приносят торговые войны, которые развязали США. Америка несколько десятилетий защищала свободную торговлю, а теперь ограничивает, душит ее. Китай нарастил силы, Пекин чувствует себя уверенно, ему нужны новые рынки, и он пробивает протекционистские и таможенные барьеры. Произошло изменение глобальных центров экономического роста. И это новые реалии.
— Почему, кстати, вы перестали ездить в Давос, Алексей Леонидович?
— Только два последних года пропустил.
— А до этого сколько лет подряд летали?
— С 1994-го… Знаете, главное в Давосе — встречи. В одном месте на неделю собирается много первых лиц крупных компаний, экспертов, бизнесменов. Программа форума, дискуссии на панелях — второстепенная сторона. Безусловно, есть повестка, яркие речи, но куда важнее — непрерывное кулуарное общение. Во многом ради него я и ездил в Давос, а сейчас интерес как-то упал.
Есть много других конференций и мировых форумов, куда меня приглашают в качестве гостя и эксперта по экономике.
Кстати, и в Россию до пандемии приезжало много ведущих экономистов. Например, в сентябре прошлого года на 23-й конгресс ИНТОСАИ, высшего органа счетных палат мира, прибыли представители 169 стран. Это была самая представительная конференция в истории организации. Мы проводили заседание, в том числе и в Кремле. С участием Владимира Владимировича…
Кстати, возвращаясь к первой моей поездке в Давос. Мы были там вместе с Путиным. Как два вице-мэра Петербурга. Тогда я научился кататься на горных лыжах. До этого прекрасно бегал на кроссовых…
— Вы же и в хоккей играете?
— Раньше. Сейчас перестал, есть сложности со спиной. Теперь занимаюсь плаванием, хожу по горам и пересеченной местности.
А правда, что в молодости вы подрабатывали хоккейным тренером?
— Когда учился в аспирантуре Института экономики Академии наук, сначала устроился преподавателем в два университета. Проводил семинары. Но, как выяснилось, вузы платили меньше, чем обычный ДЭЗ. Я собрал команды в Севастопольском районе Москвы и занимался с ребятами двух возрастов — семи-восьми и девяти-десяти лет. Мы участвовали в "Золотой шайбе", ездили на матчи. Как-то нашу игру даже открывал Владислав Третьяк. Тогда мы не были знакомы. Я — рядовой аспирант, а он — звезда, олимпийский чемпион.
Меня оформили в ДЭЗ методистом по работе с детьми. Мы выдали ребятам форму, коньки... Родители приходили, смотрели, болели, благодарили.
Приятно вспомнить.
— Значит, тренером вы не стали, а бизнесменом могли?
— После ухода с государственной службы я возглавлял наблюдательный совет Московской биржи, был председателем комитета по стратегии набсовета Сбербанка, входил в советы директоров еще пары финансовых структур, в общем, вполне неплохо зарабатывал. Но понял, что я не предприниматель. И не топ-менеджер коммерческой структуры. Точно! Мне гораздо интереснее общественная деятельность, научная и образовательная работа.
Это и привело меня в Центр стратегических разработок, где два года мы взвешивали и переоценивали пути развития России. Считаю, это важнейший, ярчайший эпизод моей жизни. По сути, произошла внутренняя перезагрузка. Узнал много нового о современных моделях управления и развития. Этим, повторяю, мне куда интереснее заниматься, чем бизнесом.
— Чем?
— Аналитикой, оценкой путей развития страны.
Может, прозвучит странно, но, видимо, я отношусь к тому поколению, которое искренне хотело сделать Россию успешной
Признаюсь, выбирая будущую профессию, я думал о том, что экономика Советского Союза развивается неправильно и надо что-то менять.
— Вы ведь вроде бы летчиком хотели стать.
— До девятого класса. Мой отец долго служил в авиационных полках, мы жили среди летчиков, каждый день с ними виделись. Это было и в Латвии, и в Монголии. Отец не летал, он служил офицером спецсвязи, шифровальщиком, но большой отрезок моей сознательной жизни — это летные гарнизоны.
Конечно, до определенного возраста присутствовала романтика. А как иначе, когда каждый день над тобой взмывают реактивные истребители МиГ-17?
А потом я почувствовал в себе другие предпочтения.
— В Забайкалье вы жили в городе Борзя. Говорят, жуткая дыра, страшнее не бывает.
— Тогда это был нормальный районной центр. Мясокомбинат и вагонное депо — вот два градообразующих предприятия. Плюс — воинская часть.
Как сейчас, не знаю, но тогда жизнь не казалась мне тоскливой. Абсолютно нет! Наоборот — била ключом. На бытовые неурядицы как-то не обращали внимания. В Борзе мы сначала жили в частном секторе, первые три месяца снимали летнюю кухню без отопления. Когда похолодало, перебрались в разбитый домик, который сами починили, вставили окна, топили печку. Прожили там еще год.
— Жилье офицерским семьям не предоставляли?
— Когда отца туда перевели, его попросту не было! Вот достроили в части первую пятиэтажку, и мы в нее переехали. Под Новый год. Напряжения в сети не хватало, поэтому лампочки горели вполнакала. И вода не подавалась на верхние этажи. Зимой морозы доходили до 40 градусов. А летом — жара. Резко континентальный климат! Так и жили.
В Архангельске нам сразу дали двухкомнатную квартиру, еще года через полтора — четырехкомнатную. Нам казалось, что мы поселились в хоромах, и даже не хотели уезжать в Ленинград, боялись, что там не будет таких замечательных условий.
— А где была первая ваша собственная квартира?
— Когда женился в Петербурге, теща пошла нам навстречу, и мы разделили жилье родителей жены.
— Говорят, кто в детстве голодал, всю жизнь наесться не может. Пишут, у вас большая квартира в центре Москвы, солидные участки земли в Баковке и Архангельском. И денег это стоит космических, неподъемных для экс-министра финансов и главы Счетной палаты.
В Баковке у нас меньше гектара. Землю получил от государства в установленном порядке. И — соответственно — заплатил за нее кадастровую стоимость. Квартиру мне тоже выделило Управление делами президента. Я не покупал ее
— А в Архангельском?
— Участок я приобрел по коммерческой цене после ухода с государственной службы, когда уже имел другие доходы и неплохо зарабатывал.
Вся недвижимость включена в декларацию, никаких секретов.
Мои расходы всегда соответствовали доходам, поскольку я сам принимал участие в установлении этих правил. И строго им следовал.
Нужно выбирать: если идешь на государеву службу, будь готов к определенным ограничениям.
— Какая-то идеалистическая ситуация, не находите?
— Вы же спрашиваете о моих жизненных принципах, я о них и рассказываю. Я шел на госслужбу не ради денег, искренне хотел сделать что-то существенное для страны, изменить ситуацию к лучшему, запустить рыночную экономику с частной собственностью. Моей генерации многое удалось, хотя мы не все возможности использовали, застряли на полпути. Старые представления, стереотипы и замашки по-прежнему довлеют над нами.
Должны прийти люди новой формации, но пока менеджеры из старой советской системы крепко держатся за кресла. Особенно в государственном секторе, хотя они, как правило, не обладают той компетенцией и навыками, которые нужны для современной экономики. Нужно смелее обновлять весь госаппарат
— Но 12 октября вам ведь тоже исполняется 60 лет, Алексей Леонидович…
— Безумная цифра! Не могу поверить. В душе мне лет 30.
— Кажется, десять лет назад на собственном дне рождения вы устроили джазовый концерт с Игорем Бутманом? Он играл на саксофоне, а вы — на ударной установке.
— Нет, это было не на 50-летии — позже. Я поехал на Красноярский экономический форум, в рамках которого прошел хоккейный матч между командой правительства России и сборной артистов. После игры мы отправились в ресторан, где оказались с Игорем за одним столом. Слово за слово, вышли к музыкальным инструментам и часа два импровизировали. С удовольствием. Получился сейшн.
С тех пор мы подружились.
Потом еще как-то на джазовом фестивале Бутман вытащил меня на сцену, и я играл с его группой. Конечно, понимал, что не соответствую уровню и требованиям, но Игорь вытягивал как мог, прикрывал. Ритм я держал, но ясно, что это была упрощенная модель. Сейчас более интересные ритмы и техника.
— А как вы полувековой юбилей отмечали?
— Пригласил друзей, были Путин и Медведев. Владимир Владимирович тогда занимал пост премьера, а Дмитрий Анатольевич — президента.
Сейчас из-за пандемии особо не разгуляешься…
— Что может заставить вас уйти из Счетной палаты?
— А почему я должен уходить? План работы у нас рассчитан на шесть лет. Задача — создать Счетную палату нового типа, соответствующую лучшим образцам государственных аудитов в мире. Мы хотим стать одним из передовых ведомств, которые используют цифровые методы в работе.
На международном тендере мы получили право на проведение аудита международных организаций. Начнем с ЮНИДО, которая входит в систему ООН и отвечает за программу промышленного развития в мире. Будем аудировать бюджет этой организации.
— Вам за это заплатят?
— Деньги небольшие, скорее это вопрос престижа: Счетная палата Российской Федерации выходит на проверку структуры ООН.
Мы получили новую компетенцию. В 2021 году примем участие в нескольких тендерах на аудит других международных организаций. В отдельных случаях платят очень хорошо.
В ноябре должны отправиться в штаб-квартиру организации в Вене. Мы давно готовимся. Из-за пандемии есть определенные сложности, но, в принципе, все оговорено, учтены любые детали. Может, больше придется работать дистанционно, но пока надеемся провести очную проверку.
— Сколько это по времени?
— Я буду там несколько дней, часть команды — две недели, остальные — месяц. До Нового года закончим.
— Может, 2021-й будет получше. И вам придется реже говорить "нет".
— Мы все рассчитываем на лучшее. Но тут уж как сложится…
