В Москве прошел  семинар-совещание заведующих кафедрами русского языка и литературы, организованный Администрацией Президента Российской Федерации. Казанский федеральный университет на семинаре представлял доктор филологических наук, заведующий кафедрой русской литературы и методики ее преподавания Института филологии и межкультурной коммуникации Артем Скворцов.

Об итогах совещания и о том, зачем и кому нужны филологи, с заведующим кафедрой Артемом Эдуардовичем Скворцовым беседует его коллега ‑ доктор филологических наук Лия Ефимовна Бушканец.

‑ Есть странные люди, которые не просто во время работы читают книги – романы или рассказы, но ещё и об этих книгах напряженно думают. Это филологи. Долгое время общество оставляло этих уединенно думающих людей в покое, потом вспомнило, казалось, только для того, чтобы от них избавиться. И вдруг вас вызвали на совещание в Москву – само это событие стало предметом удивления и последующего бурного обсуждения в нашей гуманитарной среде.  Артем Эдуардович, что произошло?

‑ Впервые чиновники Министерства образования России и представители высшей власти ‑ Государственной Думы встречались с филологами- профессионалами, преподавателями высшей школы. Совещание было организовано несколько неровно:  в первый день у нас сложилось впечатление, что обратной связи вообще не предполагается, нам читали лекции, надо сказать, очень интересные, от филологии до социологии и политики. Это производило впечатление не совсем того, что мы ожидали,  потому что название предполагало именно совещательность.  Однако на второй день естественным образом формат  изменился. Каждый выступающий, будь то филолог или представитель государственной власти, оставлял 15 минут на вопросы, и аудитория очень активно эти вопросы задавала, причем в зависимости от  того, кто перед нами выступал ‑ свой брат коллега-филолог или чиновник, ‑ вопросы были разные. Выступали Президент фонда «Общественное мнение» А.А.Ослон  («Российские поколения: сходства и различия»), генеральный директор ВЦИОМ В.В.Федоров («Проблема российской идентичности»), известные филологи И.Л.Волгин («Сохранение и усиление роли русского языка и русской литературы как объединяющего фактора российского общества»), А.М.Молдован («О чистоте русского языка, заимствовании иностранных слов, повышении грамотности в различных социальных и возрастных группах»),  Ю.Е.Прохоров из Государственного института русского языка им. А.С.Пушкина, тоже говоривший о современной культурной ситуации… Интересным было выступление О.В.Морозова, начальника Управления Президента России по внутренней политике, который говорил о сегодняшней политической системе. Это были все же беседы профессионально-благостные, не имело смысла задавать коллегам острые вопросы. Но с точки зрения полезности контакта наиболее важными для нас были встречи с представителями Государственной Думы и со специалистами Министерства образования. Вот когда перед  нами выступали чиновники и мы впервые имели возможность увидеть людей, которые принимают решения, влияющие на нашу жизнь, то вопросы, адресованные им, были очень серьезными.

‑ Артем Эдуардович, так зачем собрали именно филологов, что власть хотела вам  ‑ то есть нам ‑ сказать?

‑ Во-первых, государство начинает менять свое отношение к гуманитарной сфере, оно наконец повернулось к нам лицом. Государство начинает нас в буквальном смысле слова «видеть» и даже способно услышать, что мы хотим сказать.

‑ Так что, вас собрали именно для диалога? Я знаю, что, например, В.Н.Захаров, президент Международного общества Ф.М.Достоевского, назвал филологов в своем выступлении на совещании «обреченными», ситуацию с филологий в стране ‑ драматической, ведущей к утрате духовных ценностей и национальной катастрофе. На филологию сокращается набор студентов, урезаются часы, у нас больше нет ФПК, когда мы могли работать в московских и питерских архивах, библиотеках, вести серьезные исследования. Услышали ли вас представители власти, состоялся ли диалог?

‑ Государство обещало нам улучшить политику в области гуманитарного образования: увеличатся часы на литературу и язык, финансирование. Чиновники  нам постоянно говорили, что мы важны для государства, что мы очень нужны для формирования духовного ядра нации. Слышать такие слова было очень приятно ‑  возникало ощущение восстановления исторической справедливости. Но хотя формулировки были правильные и красивые, на наши конкретные вопросы о сокращении мест в вузы на филологию, о неправильно организованной системе ЕГЭ по литературе мы не всегда могли получить ясные ответы. Заместитель министра Н.В.Третьяк говорила, что через 2-3 года нас ждет демографический рост и увеличение числа студентов и школьников, потому мы должны быть готовы к тому, что вырастет потребность в филологах, педагогах. Но почему тогда то же самое министерство сокращает места в вузах? Такое ощущение, что правая рука не знает, что делает левая! Если министерство понимает, что будет демографический рост, откуда возьмутся те самые преподаватели, которые будут учить детей?

‑ Артем Эдуардович, если государство говорит о том, что филологи ему нужны, потому что идеология без филологов невозможна, то какие конкретные меры по укреплению нашего авторитета в обществе обсуждались на совещании?

‑ Нам транслировали мысль, что государство об этом задумалось, и это уже очень серьезный позитивный сдвиг, ведь  на протяжении последних 20 лет ничего подобного не было!

‑ Я знаю, что во времена, когда министром высшего и среднего специального образования СССР был В.П.Елютин, существовала постоянно действующая ученая комиссия, состоявшая из заведующих кафедрами литературы со всей страны…

‑ Сейчас нужно восстанавливать нечто подобное, потому что государство отдает себе отчет в том, что филологи, хотя не приносят такой непосредственной практической пользы, формируют тех людей, которые приносят практическую пользу.

‑ Да, и все прочие даже лучше потом приносят пользу, если у них есть гуманитарные интересы, если с ними «пообщались» филологи! Помню интервью одного из руководителей НАСА, который горько жаловался… на то, что в России в школах хуже преподают литературу. Раньше они брали на работу наших ученых – воспитанные на Толстом и Достоевском, они могли решать любые сложные задачи. А теперь, мол, российские умы стали хуже, «Войну и мир» не читают, приходится брать индусов…

‑ Есть некие области, которые сигнализируют о прогрессивном развитии государства, например, космические технологии. А кто будет заниматься нанотехнологиями и космическими разработками, всякими сложнейшими исследованиями в области генетики лет через 5-7? Это будут делать дорогостоящие иностранные специалисты, которых мы привезем в Россию? Государство начинает понимать, что это должны быть наши люди, которые будут воспитаны на нашей литературе и традициях. А этих  наших людей, воспитанных в российской ментальности, должны «делать» гуманитарии. Но  если это поняли умы в Госдуме, то это не значит, что это мгновенно поняли все чиновники среднего звена.

‑ А как это донести до чиновников среднего звена?

‑ Думаю, что теперь этот комплекс идей нужно доносить и сверху – этим пусть занимается высшее руководство страны ‑  и снизу. Мы как представители общественности должны бить во все колокола, что мы и делаем. Нас раньше не особо слушали, считалось, что нами можно пренебречь, но в какой-то момент выяснилось, что если мы полностью пренебрегаем гуманитарной сферой и она разрушается, то за жизнь одного поколения вырождается и само государство.

‑ Быстрее даже! Мы сами видели этот процесс – десятилетия хватило!

‑ Да, это происходит очень быстро. Казалось бы, это сферы не связанные, но выясняется, что поддержание национальной культуры, языка и литературы есть вопрос национальной безопасности ‑ как охрана государственных границ, ядерное сдерживание и прочее. Только если в случае военных и политических шагов это делается очевидно, наглядно и понятно, то в гуманитарной сфере, которая невидима, все происходит медленно: чтобы вырастить образованного человека, нужно потратить минимум 5-7 лет, а как максимум человек учится всю жизнь. Это работа стратегическая, а не тактическая. Хорошо, что государство осознало масштабность проблемы.

‑ Спасать надо уже быстро! Сколько времени теперь понадобится стране, чтобы воссоздать хотя бы минимальный уровень гуманитарной культуры?

‑ Если вот немедленно начать предпринимать серьезные шаги, увеличивать количество часов в школе и в вузе ‑ на язык и литературу, они неразрывны, их нельзя изучать отдельно,  ‑ то первые плоды мы увидим только лет через 5-6. Но если мы сейчас этого не начнем…

‑ … то мы вообще уже никогда не увидим плодов.

‑ Да, никогда! Это означает, я не боюсь произнести эти страшные слова, разрушение ментальности, распад государства.

‑ Артем Эдуардович, но дело, мне кажется, не только в количестве часов, но и в ином уровне филологического образования, общей гуманитарной грамотности. Ведь филология как наука очень изменилась за последние десятилетия. Мы теперь знаем многие технологии: как «сделан» текст, как произведение влияет на читателя и как «сделать» то или иное впечатление и т.п. И это не просто интересно, это полезное знание для каждого.  У многих сохранились унылые представления о школьных уроках литературы, на которых обсуждались никому не интересные проблемы и, главное, писатель часто укладывался в какую-то элементарную и абсурдную формулу («певец лишних людей»). Многим школьникам и сейчас кажется, что урок литературы – это просто болтовня. Представители НАСА на самом деле правы – литературное произведение сложно, и для понимания этой сложности нужен подготовленный и умный читатель. Но зато развитый ум принесет плоды и в других сферах жизни! Я считаю, что теперь надо учить не так и не тому, чему учили раньше. И тогда у общества изменится представление о задачах филологии.

‑ Конечно, но это вопросы более профессиональные, необходимо, чтобы люди, которые в министерстве принимают решения, находились в связи с профессиональным экспертным сообществом. Чтобы люди, которые практически работают со студентами, школьниками, давали рекомендации и советы. Вот нам навязали систему ЕГЭ, гуманитарии не против ЕГЭ вообще – понятно, что есть предметы, где эта система хорошо работает…

‑ …я слышала, что физики яростно сопротивляются – они тоже недовольны.

‑ Все же есть  предметы более формализованные, и предметы абсолютно не формализуемые ‑ история, литература, языки. И тут полезность ЕГЭ ‑ вопрос, мягко говоря, дискуссионный: сейчас к нам в вуз приходят люди, которые помнят, какого цвета было платье Наташи Ростовой на первом балу, и при этом ничего не понимают в самом романе, не способны пересказать элементарные сюжетные ходы, не говоря уже о внимании к характерам.

‑ Многие просто не умеют говорить по-русски – очень устают, если приходится произнести даже небольшой монолог, а уж более сложные мысли формулировать вообще редко получается.

‑ Кто ясно мыслит, тот ясно излагает… К тому же те, кто приходит в вуз, сильно инфантильны по сравнению с тем, что было лет 15-20 назад.

‑ А что нам делать? Приспосабливаться к инфантильности или как-то ее менять?

‑ И  то, и другое. Мы не волшебники, мы не можем изменить – приходится работать с тем материалом, который есть и который приходит, и мы фактически на 1-2 курсе выполняем не свою работу, мы не учим студентов, а переучиваем школьников.

‑ Хорошо, речь идет о нашем филологическом образовании. Мы «ставим мозги», как музыканты «ставят руку», «ставят голос». А нужно ли это делать с математиками, физиками, биологами, нужно ли нам участвовать в образовании людей иных специальностей? Коллеги писали мне, что после совещания во многих вузах уже начали продумывать широкую систему гуманитарных курсов на всех факультетах, чтобы ввести её уже со следующего учебного года.

‑ Конечно, должны. Филологи должны читать курсы не только по культуре речи, но и по отечественной литературе на всех факультетах. Это одно из звеньев, которое объединяет нацию. Для всего цивилизованного мира Россия в культурном отношении ‑ это великая литература. Да, у нас есть великие композиторы и ученые, но если вы спросите образованного француза, американца, японца, что для него Россия…

‑ …он  скажет:  «Толстой».

‑ Да. Толстой, Достоевский и Чехов. Те, кто лучше знает русскую культуру, еще назовут Пушкина и Гоголя. Эти фамилии выскакивают автоматически после названия нашей страны.

‑ Мне кажется, что есть вещи, которые гуманитарии знают, но их плохо знают все остальные. Как пережить кризис среднего возраста. Нужно ли стремиться к «успеху» (который от слова «успеть», т.е. первым схватить). Как вообще жить так, чтобы не потерять смысла. Как остаться хорошим преподавателем вопреки всему.  И мы еще знаем много такого, что пригодится всем. Все это часто называют «гуманитарными компетенциями». Поэтому  мне все время хочется вести экспансию гуманитарных наук – ради общества. Как Вы считаете, а для аппарата госуправления нужно читать курсы русской литературы?

‑ Чиновники и люди, представляющие свою страну, должны иметь ясные представления о культуре. Если это российский государственный деятель, то он должен иметь представление и о «Войне и мире»,  и о «Преступлении и наказании».

‑ А мы могли бы выполнить для общества такую функцию ‑ функцию просветительства для широкого круга? Чтобы не только студенты университета,- чтобы чиновники тоже поняли, зачем нужна литература и что она дает?

‑ Могли бы. Мы, филологи, хорошие профессионалы, мы по-прежнему качественно и честно работаем.

‑ И мы должны быть не просто хранителями ‑ мы должны как-то распространять наши знания! Нас надо использовать в очень важных целях!

‑ История нашей страны последних двух десятков лет вела к тому, что филологи стали консерваторами и хранителями. Но хранитель – это человек, который ждет до определенного момента. Он не просто вбирает в себя как  в «черную дыру», он ждет момента, когда он этими знаниями поделится. И вот сейчас складывается такое ощущение (и очень бы хотелось не обмануться), что на государственном уровне возникает потребность в наших знаниях: кто-то наверху понял, что эти, говоря аллегориями, полезные микроорганизмы, которые существуют внутри единого тела России, очень нужны – если они исчезнут, то тело начнет болеть и может погибнуть.