19 ноября 2015
Тимур Гареев: "Ключевой фигурой в университете становится исследователь мирового класса"

— Тимур Рустамович, цель Программы 5-100 — повышение конкурентоспособности российских вузов. Звучит несколько абстрактно. Что и как собираемся улучшать?

— Механизмы программы 5-100 эволюционируют, но общие параметры понятны: это поддержка передовых учёных, поддержка всего, что связано с международной академической мобильностью, улучшением показателей, которые важны для международных рейтингов. Этих показателей много, но если их свести к ограниченному кругу, то речь вот о чём.

Во-первых, большее количество иностранных студентов. Это не самоцель, это показатель того, что учебная программа и вуз конкурентоспособны, раз ради них иностранцы готовы ехать в Россию, в Калининград. Естественно, чтобы создавать такие учебные программы, привлекательные для иностранцев, нужно иметь соответствующий кадровый состав. Нужны люди, которые очень хорошо разбираются в современном состоянии науки и — что особенно важно — технологий. Потому что современное образование становится технологичным во всех отношениях. А проверяется уровень владения этими знаниями и технологиями, как ни странно, публикациями: если человек обладает необходимыми знаниями и компетенциями, то обычно он способен и продуцировать новые знания, а это и есть публикации. У нас есть некий стереотип, что публикации — это наука, а технологии из другой области. Нет, это не совсем так. Просто есть разные журналы. И это второй показатель — публикационная активность. Ну и третий важный показатель, который идёт следом за кадрами, которые мы условно называем «кадрами мирового уровня», — это показатель финансовой состоятельности. Её можно по-разному оценивать, но таким интегральным показатель является объём средств, которые вуз привлекает по линии R&D (research and development — исследования, разработки и реализация инновационных технологий и услуг). Если очень сильно утрировать, то неважно, как внутри организованы процессы, как вуз структурирован: если он честно демонстрирует хорошее продвижение и хорошие результаты по этим трём показателям, то можно гарантированно сказать, что университет конкурентоспособен.

— А Программа 5-100 отличается от Программы развития? Многие, даже внутри университетского сообщества, уверены, что ничего не изменилось: просто раньше федеральные средства шли по одной программе, а теперь по другой…

— Давайте сразу определимся: никаких денег никто не получил. И нет никаких гарантий, что получит. Не будет какого-то гарантированного финансирования. Попав в Программу 5-100, мы получили возможность подавать заявки на финансирование конкретных проектов. Но это конкурс: чья заявка победила, тот и получит средства. Это очень важно понять.

Вообще Программа 5-100 кардинально отличается от Программы развития. Можно сказать, что они диаметрально противоположны. У себя в презентации мы их представили в виде символа инь-ян. Программа развития была сфокусирована на создании и развитии инфраструктуры — общей (корпуса, аудитории) и специализированной (учебное и научное оборудование). На это направлялось 70% всех средств. 

А вот в Программе 5-100 основной упор делается на поддержку кадров во всех возможных проявлениях, в том числе найм высококвалифицированных сотрудников на международном рынке труда. И это совершенно другая конфигурация, иной подход к реализации программы. Ключевой фигурой в университете становится исследователь мирового класса. Вокруг этих людей будет строиться как образовательная, так и научная деятельность (желательно, конечно, чтобы эти процессы были в связке, чтобы сильные образовательные программы были в тех направлениях, в которых ведутся настоящие передовые исследования). По сути, 5-100 – это совокупность проектов, направленных на развитие конкретного направления и обеспечение конкурентоспособности этого направления на международном уровне.

— Но невозможно быть конкурентоспособным во всём. И наш университет выбрал несколько направлений, на которых и будут сфокусированы усилия. Что это за направления и почему именно они?

— Да, нет смысла распыляться, нужно расставлять приоритеты. Возможно, это было сильной стороной нашей заявки: мы трезво оценили свои силы и поняли, что наши приоритеты — это естественнонаучные и технологические направления. Причём неслучайно: мы искренне верим, что у нас есть шанс обеспечить международную конкурентоспособность именно по данным направлениям. Это не означает, что все остальные направления будут забыты каким-то образом, нет! Они просто не являются фокусом программы по повышению конкурентоспособности. Но им ничего не мешает быть конкурентоспособными.

— Итак, в приоритете естественнонаучные дисциплины. О чём именно идёт речь?

— Это связка био- и нейротехнологий, это нанотехнологии и это поддерживающие их информационные технологии и математика. Но здесь важно отметить некое разделение: нейронаправление — это в большей степени science, а био- и нано - — это уже уровень технологий. Это разные ниши, разный уровень разработок, задач, да и люди нужны разные.

— Сначала поговорим о био- и нейротехнологиях. Это очень широкие понятия. На каких темах фокусируемся?

— В нейронаправлении нас интересуют нейрокомпьютинг, исследование астроцитов и разработка мемористивных систем, мемристоров. В этих областях мы пытаемся занять свою нишу, и определенные наработки уже есть. В исследовании астроцитов (особых клеток мозга) мы сфокусированы на картировании, это достаточно новое научное направление. Нейрокомпьютинг — это такая сфера исследований мозга, которая многое заимствует из математики и IT. Этим занимаются профессор Владимир Ванаг и наши физики-теоретики. В рамках нейрокомпьютинга мы исследуем и биологические модели (структуры мозга), и математические модели (в попытке понять, какой должна быть новая архитектура вычислительных систем, а она будет биоморфной, т.е. похожей на мозг). А также пытаемся на уровне мемристоров уже реализовать в неживом материале ту архитектуру, которая подсказана биологическими моделями, т.е. построить приборы нового поколения. В каждом из этих направлений у нас уже есть своя ниша и определённый задел.

Нельзя забывать, что у нас очень сильное генетическое направление (это то самое био-, о котором мы говорили). У нас есть исследователи, которые работают над совершенствованием технологий редактирования ДНК, например группа профессора Павла Волчкова. Это очень актуально и важно.

— С био- и нейронаправлением более-менее понятно. Что с нано?

— С нанонаправлением тоже всё довольно любопытно: по своей логике оно уже законченное, даже самодостаточное. Мы фокусируемся на вопросах материаловедения для производства устройств рентгеновской оптики. Задач и вопросов много, но есть и рынок потребителей (точнее — квазирынок, потому что он опосредован государством). Это ускорители элементарных частиц, которые нуждаются в модернизации (как в России, так и за рубежом), и образовательный рынок подготовки кадров для работы на таких установках. Причём как для постоянной работы, так и для временной, ведь чтобы работать на синхротроне, например, нужно ставить очень чёткую задачу, а потом так организовать эксперимент, чтобы не сорвать его, а получить достоверный результат. Тут возникает довольно много и психологических, и компетентностных моментов. И мы весь этот полный цикл уже организовали. Мы создали SynchrotronLIKE, на котором научились ставить грамотные задачи и учить этому других.

— А что с математиками?

— Речь идёт, в первую очередь, о прикладной математике. Это поддержка биологии и физики. В биологии используются алгебраические модели для химических и генетических расчётов и нейрокомпьютинг. А в физике математика нужна для решения задач моделирования материалов и рентгеновских процессов. У нас есть очень хорошие физики, обладающие необходимыми знаниями математики и умеющие работать со сложными алгоритмами.

— Получается довольно чёткая и стройная картина. Направления определены, и они друг с другом связаны, инфраструктура есть. Остался, возможно, самый сложный и важный вопрос — кадры.

— Да, это краеугольный вопрос. Исследователей мирового уровня нужно привлекать. Чем больше, тем лучше. Для проведения любой реформы (а повышение конкурентоспособности, хотим мы или не хотим, это реформа) необходимо менять пропорции в социуме: ведь есть, говоря языком экономической теории, высокий и низкий тип. Высокий тип — это те, кто уже соответствует определённому стандарту, низкий — это те, кто по каким-то причинам не соответствует. 

Суть реформы, или её результат, это формирование критической массы (а лучше сверх неё) представителей высокого типа, только в этом случае новация будет жить, развиваться и т.д. Если социальной группе представителей высокого типа только 5 %, а критическая масса — это 25%, то наверняка всё закончится тем, что через некоторое время вся группа будет на 100% состоять из низкого типа. Достижение этой критической массы — это и есть предмет главного беспокойства. Т.е. очень важно, чтобы через 5 лет четверть всех научно-педагогических кадров университета были специалистами высокого уровня, соответствующего мировому рынку труда. Этого будет достаточно, чтобы обеспечить sustainability — устойчивость. Ведь главный вызов как раз в том, чтобы система потом снова не вернулась в исходное состояние.

— Эта критическая масса уже есть хотя бы в одном из приоритетных направлений?

— Нет. Сейчас есть небольшие группы людей, которые выступают неким ядром. Но пока критической массы нет нигде. Ближе всего к этому порогу нанонаправление. Весь наш Научно-технологический парк «Фабрика», точнее размещённые там лаборатории, так или иначе связаны с этим направлением. Учёные уже проводят совместные исследования, решают общие задачи.

— Но уже есть понимание, где искать и как привлекать в Калининград новых исследователей?

— Мы ведём переговоры с большим количеством исследователей. Это непростой процесс. Не только от нас всё зависит. Ведь у нас условия не сахарные, нужно убедить людей изменить жизнь, приехать в Калининград и здесь начинать. Отсюда следуют два важных вывода: во-первых, наша целевая аудитория — это российские учёные, которые сейчас работают за рубежом. И во-вторых, это наша особенность, может быть вынужденная: мы делаем ставку на довольно молодых исследователей, у которых ещё нет пока своей научной школы и т.д. Это некий риск, но мы даем определённую свободу, предоставляем возможность расти и разрабатывать свою собственную повестку людям, которые приходят со стороны. То есть наши потенциальные кадры должны соответствовать двум критериям: это должны быть действительно исследователи высокого уровня в тех областях, которые нам интересны (это сегодня легко проверяется), и должна быть определённая психологическая совместимость, готовность работать в наших реалиях. Главный стимул для них — это возможность свободно реализоваться. Собственно, в этом смысле ничего не изменилось со сменой Программы развития на Программу 5-100.

— В общем, работаем над формированием критической массы исследователей…

— Да. Важно понять: это в фундаментальных исследованиях прорыв может сделать один человек — гений (такой шанс мал, но есть). Но когда речь идёт о технологиях, то одиночки ничего не сделают. Нужны коллективы, десятки людей. Это необходимое условие. Без него не будет результата. Пока мы даже не можем нагрузить работой уже имеющееся оборудование. У нас просто нет такого количества исследователей и экспериментальных задач. Поэтому нравится это кому-то или нет, но мы и дальше будем приглашать новых исследователей.

 

 

Источник информации: БФУ им. И.Канта