С самого начала, или Первые годы Николая Лобачевского в Казани

Auguror nec me fallit augurium, historias tuas immortales futuras. 
(«Предвещаю, не ложно моё предсказание, твоя история будет бессмертна»)

 

В преддверии года 225-летия ректора и строителя Казанского университета и великого математика Николая Ивановича Лобачевского, чье имя в КФУ будет носить наступающий 2017-й год, невозможно не вспомнить о том, как он вошел в историю России и в историю мировой науки.  Мы открываем цикл посвященных ему публикаций.

О жизни и деятельности этого выдающегося организатора и ученого, создателя неевклидовой геометрии знает в нашей стране каждый, кто сохранил память о школьных уроках геометрии, и, разумеется, студенты КФУ. Поэтому мы решили не пересказывать биографию Николая Ивановича, а сделать акцент на относительно мало известных моментах из его жизни.

Начнем с приезда юного Лобачевского в Казань…

 

На два столетия в прошлое, или Какой была Казань раньше

В 1802 году Прасковья Лобачевская привозит своих сыновей: старшего Александра, среднего Николая и младшего Алексея в Казань. Они успешно выдерживают непростые вступительные экзамены в гимназию и принимаются на казенное содержание. Так гимназия, а затем университет, на долгие годы стали для братьев Лобачевских вторым домом.

Очень важным обстоятельством нам представляется окружающая среда, способствовавшая развитию личностных качеств Николая. Что же представляла собой Казань в начале 19 века? Прежде всего, это был крупный административный и деловой центр срединной России, через который шла торговля со всей Северо-Восточной частью империи и Сибирью, а также и странами Востока. В столице губернии были сосредоточены и почти все культурные учреждения восточной части России, но, по оценке современников, до звания культурного центра город не дотягивал.

Вот как описывает  Казань профессор И.О.Браун, приехавший работать в Казанский университет  в 1807 году:

«Город очень велик, так что по объему не уступит Вене, но так раскинут по холмам и долинам, что в самом городе есть площади, напоминающие степи. Холмы большею частью состоят из глины, между ними водою вымыло глубокие овраги… При здешних сильных жарах вода загнивает и делает очень нездоровыми прилежащие части этажей… Немногие каменные дома непрочны. Все они выстроены из кирпича, сделанного на одной глине и только наполовину высушенного, почему он скоро выветривается, а дома имеют вид развалин. При сухой погоде можно еще ходить пешком, но в дождь и осенью нельзя обойтись без экипажа, особенно в низких частях города, куда стекает вся вода и где грязь подымается до самых осей дрожек».

 

(Казань в  первой половине 19 века. Гравюра В.Турина)

 

Впечатления о Казани известного писателя Сергея Аксакова, приехавшего в город и поступившего в Казанскую гимназию всего на два года раньше Николая Лобачевского, схожи с воспоминаниями Брауна. Аксаков очень ярко описывает и жизнь самой гимназии, называет ее «противной» и посвящает ей в своей книге две главы.

 

Суровая Казанская  гимназия

Режим в гимназии был  действительно суров. Воспитанники вставали по звонку при потухших сальных свечах задолго до рассвета, в комнатах было холодно, вставать было неприятно. Умывались все вместе из медных рукомойников, около которых всегда происходили ссоры и драки, ходили фрунтом на молитву, к завтраку, к обеду. Физические неудобства были не самым жестким в распорядке гимназии, имело место и подавление личности. Никто из воспитанников не мог хранить личные вещи и деньги. Деньги если и были, то хранились у комнатных надзирателей и тратились только с разрешения главного надзирателя, покупка съестного и лакомства была строго запрещена.

Даже переписка воспитанников  с родителями и родственниками шла через надзирателей. Вот в такой среде рос Николай Лобачевский.

«Я возненавидел в  душе противную гимназию, учение, - писал Аксаков, - и решил по-своему, что оно совершенно бесполезно, совсем не нужно, и что от него все дети делаются негодными мальчиками».

 

(Гравюра В.Турина, Казанская гимназия в начале 19 века)

 

Воспитанники подвергались гонениям со стороны старшего надзирателя  Камашева. Сергей Аксаков в своей книге признается, что такого рода воспитание довело его до нервного истощения. Под суровым руководством Камашева жили все воспитанники, и в 1804 году произошел бунт, который быстро был подавлен, восемь гимназистов были исключены, еще столько же наказаны.

Как уже говорилось выше, Николай Лобачевский принадлежал к казеннокоштным воспитанникам, а эта категория гимназистов ощущала на себе строгое отношение особо остро.

Как и в любом образовательном  учреждении, среди педагогов Казанской гимназии был и «мягкий, внимательный, заботливый и сердечный». Его звали Василий Петрович Упадышевский. Воспитанники выделяли и Григория Ивановича Карташевского, который рождал в них любовь к математике. Именно ему и Ивану Ипатовичу Запольскому обязан Лобачевский своим интересом к математике и физике.

О жизни Николая в  гимназии известно мало, - только то, что он аттестовался в гимназии «весьма прилежным и благонравным», а к концу гимназического курса - «занимающимся с особым прилежанием математикой и латинским языком». Но в силу своего характера он все же восставал против суровой дисциплины гимназии. Как-то раз один из учителей, выведенный из себя буйным характером гимназиста, вскричал: «Ты, Лобачевский, будешь разбойником!» Известно, что через много лет Лобачевский в шутливой форме напомнил своему бывшему учителю, находившемуся у него в подчинении, этот случай.

Что касается образовательной  стороны деятельности гимназии, то можно сказать, что и здесь  не обошлось без недостатков. Курс был  четырехлетним, но усвоение программы требовало много времени и большого напряжения; редко кому удавалось с ней справиться. Большинство учащихся оставалось в одном классе по два, иногда по три года. Однако братья Лобачевские успешно прошли курс гимназии, ни разу не оставшись на второй год.

 

Основание Казанского университета

Официальной причиной основания  университета в Казани послужила  существующая уже там гимназия, способная готовить для университета будущих студентов. В действительности же было необходимо усиление русской культуры в далеком крае с преобладающим нерусским населением.

Открытие университета было встречено казанским обществом  равнодушно, и историк Н.П.Загоскин писал, что «…в среде даже верхних слоев которой крайне смутными представлялись назначение и истинные задачи высшего образования, - новорожденный Казанский университет встретил крайне неблагоприятные условия для своего развития».

 

(Императорский Казанский университет, 19 век, худ. В.Турин)

 

После создания Казанского университета родители гимназистов должны были дать подписку о том, что представляют своих детей «в полное распоряжение гимназии и университета».

В архиве Казанского университета сохранилось письмо, подписанное  Прасковьей Александровной Лобачевской:

«Два письма из Совета гимназии от имени Вашего имела честь получить. Вы изволите писать, чтоб я уведомила Вас о своем намерении, желаю ли я, чтоб дети мои остались казенными, с тем, дабы, окончив ученический и студенческий курсы, быть шесть лет учителями. Я охотно соглашаюсь и желаю детям как можно прилагать свои старания за величайшую Государя милость, особливо для нас бедных.

Остаться честь  имею

П. Лобачевская».

 

Старший брат Николая - Александр Лобачевский - сразу же был зачислен в Казанский университет, в числе первых 41-го студентов. Вместе с ним начали учиться будущие видные государственные деятели 19 века братья Панаевы, Перевощиковы, Княжевичи, а также Сергей Аксаков.

Николаю Лобачевскому поступление  в Казанский университет далось не так просто, как брату. После  вступительного испытания он не был принят, как и его товарищи. Дословно из их дел: «дабы они могли себя больше усовершенствовать и особенно в латинском».

 

Николаю к этому моменту  только исполнилось 14 лет, и через полгода совет Казанской гимназии пересмотрел свое решение. В списке учеников, «удостоенных к слушанию профессорских и адъюнктских лекций» на девятом месте стоит Николай Лобачевский с отметкой «dignus» (в переводе с латинского – достойный, заслуживающий).

О вступительном испытании  в Казанский университет писал Аксаков: «В строгом смысле, человек с десять, разумеется, в том числе и я, не стоили этого назначения по неимению достаточных знаний по молодости; не говорю уже о том, что никто не знал по-латыни и весьма немногие знали немецкий язык, а с будущей осени надобно было слушать некоторые лекции на латинском и немецком языках…»

Директором университета стал профессор Яковкин, адъюнктами – Карташевский, Эрих, Левицкий, Запольский. Именно эти преподаватели положили начало становлению научного мировоззрения Николая Лобачевского.

В то время университет, находившийся в стадии формирования, состоял – формально, согласно Уставу -  из четырех факультетов, но на практике об этом не шло и речи из-за недостатка преподавателей. Эта необходимость не оставляла для руководства других путей, кроме как пригласить профессоров из-за границы. Однако разрешение кадрового кризиса осложнялось тяжелым характером директора И.Ф.Яковкина, оказавшего определенное влияние и на развитие личности Николая Лобачевского.

(Ливрея швейцара Императорского Казанского университета, 19 век)

 

Яковкин отличался большой энергией и настойчивостью, но был человеком чрезвычайно самовластным, не желавшим считаться ни с чьим мнением. Любое возражение он принимал как личное оскорбление и противодействие власти. В воспоминаниях многих профессоров и студентов Казанского университета того времени говорилось, что Яковкин установил в университете настоящий полицейский режим.

В результате талантливый Карташевский был отстранен от должности за участие в «заговоре членов совета». Был уволен и профессор Каменский, а профессорам Цеплину, Герману и адъюнкту Запольскому было запрещено участвовать в заседаниях совета.

В то же время в Западной Европе, переживавшей пору наполеоновских войн, людям умственного труда было мало мест для приложения своих сил, и многие иностранные ученые охотно принимали приглашение работать в России. Так по приглашению попечителя Казанского учебного округа Румовского в университет прибыли М.Ф.Бартельс (студенты называли его Мартин Федорович) и К.Ф.Реннер. Заметим, что Бартельс сыграл важную роль как в деле образования Лобачевского, так и во всей его научной деятельности.

(На портрете Мартин Бартельс)

Таким образом, основной преподавательский состав физико-математического факультета к 1810 году был скомплектован. Считалось, что в то время Казанский университет был обеспечен кадрами наравне с лучшими западноевропейскими университетами. Преподаватели и студенты были очень довольны друг другом и работали со всей энергией и любовью к делу.

«Занимались не только днем, но и по ночам, - вспоминал Аксаков, - Все похудели, переменились в лице, и начальство было принуждено принять длительные меры для охлаждения такого рвения. Дежурный надзиратель всю ночь ходил по спальням, тушил свечки и запрещал говорить, потому что и впотьмах повторяли наизусть друг другу ответы в пройденных предметах. Учителя под влиянием такого горячего рвения учеников занимались с ними не только в классах, но во всякое свободное время, по всем праздничным дням. Прекрасное золотое время! Время чистой любви к знанию, время благородного увлечения!».

 

Личная трагедия

В 1807 году Николаю Лобачевскому пришлось пережить личную трагедию: утонул его старший брат Александр. Этому факту из его биографии часто не придают значения, хотя он очень важен. В архиве Казанского университета сохранилось «Дело об избрании в помощники инспектора студента кандидата Кондырева и об утоплении студента Александра Лобачевского». Донесение дежурного камерного студента сообщает, что несколько студентов отпросились купаться в Казанке, но вместо указанного им места – ниже мельницы - пошли в Подлужную, и там Александр Лобачевский стал тонуть. Его вытащили, сообщили в гимназический лазарет, но все усилия, о которых подробно сообщает в своем рапорте профессор Карл Фукс, бывший в то время врачом гимназического лазарета, не могли возвратить его к жизни.

В церкви кандидат Кондырев говорил надгробную речь, она была произнесена «с таким чувствованием и выражением, что все в церкви, бывшие с ним купано, плакали». Именно после этого происшествия Николай Лобачевский перестает чувствовать грань между дозволенным и запрещенным.

После того, как директор Яковкин сделал Кондырева своим помощником, последний начал вести кондуитный журнал, в котором отмечал проступки студентов. Имя Лобачевского с описанием совершенных им проступков встречается в этом журнале 33 раза…

(Продолжение последует).

Материал основан на воспоминаниях современников, трудах о жизни и научной деятельности Николая Лобачевского, авторы: А.В.Васильев, В.В.Вишневский, В.Ф.Каган, Б.Л. Лаптев.